Соколы огня и льда (ЛП)

— Что случилось? Зачем ты им понадобилась? Тебя не ранили?

Я чувствовала её слёзы на моих щеках, слышала, как она задыхается от рыданий. Я поняла, что всё это время она думала, что я арестована, закована в цепи, или хуже того, и ощущала себя виноватой.

— Отца они тоже отпустили? Он с тобой? — мать нетерпеливо глянула через моё плечо, как будто ожидала, что он войдёт вслед за мной.

Меня внезапно охватила холодная ненависть к этой женщине. Во рту пересохло так, что я не могла ей ответить. Я оттолкнула мать, подошла к большому глиняному кувшину в углу, налила кружку воды, выпила одним глотком и ещё несколько раз наливала, пока не утолила жажду.

Я опустилась на скамью, куда всего несколько дней назад отец пересаживался, чтобы доесть свои сардины на завтрак, пока она рассказывала нам, почему бедный старик Хорхе заслуживал смерти. Я не могла взглянуть на неё.

Я передала ей всё, что сказал отец, резко, ничего не скрывая, даже того, что отец заплатил, чтобы к нему привели меня, а не её. Я понимала, что причиняю ей боль, но впервые в жизни меня это не волновало. Я больше не желала притворяться и утешать её.

Мать стояла с бледным лицом, сжимая распятие, висевшее на шее, так крепко, что я видела, как побелели костяшки пальцев.

Мне хотелось сорвать его, как только что было сорвано всё ожерелье лжи, которое она с гордостью носила всю жизнь.

— Ты говорила всю эту чушь о несчастном Хорхе и прочих еретиках, и знала, что мы точно такие же, как они.

— Совсем не такие, — резко сказала мать. — Мы на них не похожи. Они — грязные евреи, и всегда такими останутся. Ни в моей семье, ни в семье твоего отца нет никаких евреев. Мы всегда были католиками. Всегда. Твой отец не понимает, что говорит. Бог знает, что с ним сделали в этом месте. Там любого сведут с ума. Они заставили его признаться, но это ложь. Мы католики, слышишь? Добрые, достойные католики.

Меня внезапно поразила ужасная мысль.

— Это ты донесла на Хорхе?

Мать густо покраснела, и я поняла, что это правда.

— Зачем? — закричала я. — Зачем тебе это понадобилось? Ты не понимаешь, что это несправедливо, как и то, что они сделали с отцом?

— Я хорошая католичка. И я должна была это доказать. Твой отец не желал, вот и приходилось мне, поэтому так и поступила. Отец Томас задавал вопросы, спрашивал, знакомы ли мы с Хорхе, как давно его знаем и часто ли видимся с ним. И я поняла, что его подозревают. Кто-то должен был защитить нашу семью. Лояльность нужно доказывать. Видишь, что бывает, если этого не делать. Понимаешь, ведь с отцом так поступили из-за того, что он отказался осудить Хорхе.

Я чувствовала, как меня переполняет гнев. Теперь я видела то, что отец давно понял — с ней бесполезно спорить. Даже после всего, что я ей сказала, она не понимала, почему её муж арестован. Не думаю, что и сам Великий инквизитор убедил бы её признать правду. Она так давно жила с этой ложью, что теперь неразрывно связана с этим вымыслом, как корни деревьев и камни.

— Мы должны сегодня уехать, — отрешённо сказала я. — Нужно начинать собирать вещи.

— Куда ехать? Нельзя же уйти просто так. Это мой дом. Как же все мои вещи, мебель, бельё и посуда? Недели не хватит, чтобы собраться. Кроме того, они обязательно скоро поймут, что это ошибка, и отпустят отца.

— Мама! Ты слышала хоть слово из того, что я говорила? Они не собираются его отпускать. Они намерены убить его, убить всех нас, если я не представлю им пару белых соколов в обмен на наши жизни.

— И как ты собираешься это сделать? Думаешь, у нас хватит денег купить таких птиц?

— Придётся добывать диких.

Мать фыркнула. Она привыкла презирать работу отца, так что даже теперь на её лице отражалось презрение.

— Знаю, вы с отцом считаете меня глупой, я же ничего не понимаю в его драгоценных птицах. И вам это нравится, верно? Все эти ваши перешёптывания за моей спиной, и смех, и вы всегда разговаривали без меня. Но невозможно пробыть в браке с таким, как твой отец, и ничего не узнать. Мне известно, что эти соколы водятся только в северных землях. Они не мигрируют. Не летают в тёплые страны. Так что, ты не можешь поставить на них силки и взять птенцов из гнезда — просто потому, что это птицы не из Португалии.

— Тогда придётся ехать туда, где их можно поймать, — крикнула я.

И как только эти слова сорвались с моих губ, я вдруг поняла, что именно так и должна поступить. Другого способа нет.

— Не говори ерунды, — начала мать. — Даже если бы ты была сыном, о котором всегда мечтал твой драгоценный отец, это было бы невозможно, а ты всего лишь…

Я не желала слышать окончание её речи. Я не сын. И не дочь своей матери. Я не Старая христианка. По-правде говоря, я больше не знала, кто я.

В памяти вдруг всплыла картина — плачущая молоденькая девушка-марран, которая прижимает к груди коробку с костями, а они заставляют поставить её на костёр и смотреть, как коробка горит. В тот момент я точно знала одно — я не стану той девушкой. Я не буду стоять и смотреть, как пламя костра подбирается к моему отцу, как к Хорхе.