Соколы

— Что будем делать?

— Сиди. А я выйду, пройду до той машины, сориентируюсь.

Водитель «Москвича» мужчина средних лет явно не славянской внешности, волнуясь, говорит капитану:

— Я не виноват, я шел за ними — кивок в нашу сторону. — Они первые.

— С ними я разберусь.

— Возьмите штраф, я уплачу.

— Штраф мы не берем, — резко сказал капитан и проколол талон.

Затем капитан подошел к нашей машине. Мы предъявили свои милицейские удостоверения, и я представил капитану народного артиста СССР, трижды лауреата Сталинской премии и сказал, что едем выступать в отдел милиции, опаздываем, а тут совсем некстати этот чертов грузовик. Капитан вслух размышлял:

— Вы нарушили первыми и спровоцировали того водителя. Кстати, он полковник в отставке.

— Мой друг тоже полковник. — Иванов кивнул на меня.

— Тому я проколол талон, а вас должен простить. Почему?

— Капитан уставился на меня.

— Потому что плевал он на вашу дырку. Он завтра уедет в Израиль. А куда, скажите, ехать Иванову? В Рязань, в Смоленск или Тулу? Давать бесплатные концерты людям? — ответил я решительно. Легкая улыбка скользнула по моложавому лицу капитана. Он произнес, протягивая Иванову документы:

— Убедительно, хотя и нелогично. Ладно, не опаздывайте на концерт и больше не нарушайте.

Вздохнув с облегчением, мы поехали.

— А ловко ты его с Израилем, — рассмеялся Алексей Петрович.

Между тем его шоферская карьера закончилась трагично: по своей вине он попал в автоаварию и оказался на больничной койке. И хотя вскоре вышел из больницы и избавился от разбитого «уазика», полученные травмы не прошли без последствий: он снова оказался в больнице. Вместе с Борисом Едуновым мы навестили его в больничной палате. Он старался быть бодрым, улыбался, шугал, расспрашивал о друзьях и знакомых. С уверенностью говорил:

— Я практически здоров. На днях меня выпишут. Приеду к тебе в Семхоз вместе с Борисом и ты отведешь нас в Лавру. Позвони владыке, договорись. Люблю я эту обитель. Там я нахожу покой и умиротворение. Отдыхает душа. И еще раз хочу пройтись по залам их историко-архитектурного музея. Какие там картины Васнецова, Нестерова, Сурикова — «Исцеление слепого». Ты видел, Боря?

— Видел, но с удовольствием посмотрел бы еще раз, — ответил Едунов.

— Итак, мужики, ждите. Через два-три дня меня отпустят.

К великому горю нашему, через три дня его не стало. А через четыре месяца от разрыва сердца внезапно, скоропостижно скончался Борис Васильевич Едунов. Оба они были моими близкими друзьями, верными соратниками, патриотами великой России, на алтарь которой положили свои светлые солнечные таланты. И когда мне бывает особенно тоскливо, тем более в наше смутное, Богом и людьми проклятое время, я ставлю на проигрыватель диск и слышу бархатные раскаты могучего голоса Алексея Иванова:

О, дайте, дайте мне свободу.
Я свой позор сумею искупить.
Спасу я честь свою и славу.
Я Русь от недруга спасу.

НИКОЛАЙ ТОМСКИЙ И БОРИС ЕДУНОВ

В конце 50-х годов, будучи членом комиссии по литературному наследию С.Н.Сергеева-Ценского, я занимался делами по увековечению памяти классика русской литературы. Был открыт мемориальный музей писателя в Алуште, на его могиле воздвигнут памятник. Я написал о Ценском книгу «Подвиг богатыря», изданную на родине в Тамбове. Было принято решение об установке памятников писателю в г.г. Алуште и Тамбове. Конечно, хотелось, чтобы памятники эти были достойны имени выдающегося художника слова. У меня были дружественные отношения с ведущими ваятелями Евгением Вучетичем и Николаем Томским. Прежде всего стоял вопрос о памятнике для Алушты. Я обратился к Вучетичу с предложением принять заказ. Но Евгений Викторович в то время был целиком поглощен работой над Сталинградским мемориалам и, как он выразился, при всем уважении к Сергееву-Ценскому, заказ принять не мог, и посоветовал мне обратиться к Томскому. С Николаем Васильевичем Томским, автором отличного монумента С.М.Кирову в Ленинграде адмиралу Нахимову в Севастополе, Гоголю в Москве и многих других изваяний я часто встречался в его мастерской на улице Спиридоновка. В 1960 году вышла небольшая книжица о памятнике Нахимову с моим текстом и иллюстрациями Томского, на одном экземпляре которой Николай Васильевич написал: «Автору и другу Ивану от автора и друга Николая». А спустя год вышла книга Николая Томского «Прекрасное и народ», составителем которой и автором вступительной статьи бы я. На экземпляре этой книги Николай Васильевич сделал такую дарственную надпись: «Дорогому Ивану Михайловичу — страстному пропагандисту искусства, доброму в своих советах и дружбе»

Н. Томский 2.10.61 г.»