Сократ

Она кинулась к камню, но Сократ ласково отстранил ее, поднял камень и перенес к тамариску. Ксантиппа нарвала диких маков, связала в букет, вынесла вазу, наполнила водой - готовилась воздать почести Мому.

Сократ тем временем покончил с лепешкой, заел ее фигами, выпил кружку вина. Отряхнув ладони, он подошел к Ксантиппе и попрощался с ней жарким поцелуем.

- Куда? Куда опять?! - рассердилась та. - Опять болтаться по городу?!

- Опять, Иппа моя.

- И не отдохнешь?

- Сегодня нет. Мне надо к людям.

- А когда тебе к ним не надо! - вздохнула Ксантиппа. Сократ ушел, а она поставила вазу с крупными огненными маками прямо под искривленный нос Мома.

Села перед богом на пятки - это ведь почти то же самое, что стать на коленки, - и тихо, но горячо заговорила:

- Прости меня, бог Мом! Я не знала, что ты заточен в этом камне. Но ничего, я это исправлю. Буду теперь помнить про тебя. И на бродягу моего не сердись. Понимаешь, он одержимый. Он одержим мыслью, что должен беседовать с каждым жителем Афин. Если он не поговорит с каким-нибудь рабом, торговцем, сапожником, служанкой - вплоть до пританов, архонтов и демагогов, - жалуется мне, что даром потерял день жизни и чувствует себя несчастным. Он хотел бы, чтоб день длился в три раза дольше, чтоб успеть ему потолковать со всеми... - Ксантиппа оглянулась. - Но говорит он очень хорошо, люди слушают с удовольствием. Я и сама иной раз так заслушаюсь, что молоко на огне убежит... И он все время хочет чего-то новенького, понимаешь? Мне кажется он все что-то ищет. Нелегко мне с ним жить. И я ревную! А он только смеется: "Гера тоже ревнует Зевса - вот какая у нас сварливая, упрямая главная богиня!" А я ему: "Потому что ты такой же распутник, как Зевс!" - "Ах, милая моя, - отвечает он, - в этом и есть красота человечности: не будь в ней изъянов, была бы она скучной. Однако наш великий Дий бегает за юбками постоянно, а я со времени нашей свадьбы знаю только тебя одну!" - "А что ты говорил нынче ночью во сне?" - напускаюсь я на него. "Понятия не имею, отвечает, - но рад буду узнать". И я его голосом произношу: "Прекрасная! Недосягаемая... Ах, острое слово вскрывает тайные раны! Что теперь скажешь, вероломный? Кто же эта прекрасная и недосягаемая?" И знаешь, Мом, что было? Он расхохотался, да и говорит: "Открою тебе, что прекрасно и недосягаемо: совершенная красота человека!" И опять засмеялся. "Всему-то ты только смеешься, зубоскал, - говорю. - Ты вон даже во сне смеешься!" И знаешь, милый бог, что он ответил: "Смеется тот, у кого совесть чиста!.."

Ксантиппа погладила грубо обтесанный камень, наклонилась, чтобы лучше разглядеть лик Мома, наполовину увязший в камне, и просительно закончила:

- Так ты уж прости, что я облила тебя грязной водой, и ему тоже все прости! Я его люблю...

Она поднялась, встала на цыпочки и крикнула через ограду:

- Симон! Симон!

Когда тот отозвался, спросила:

- Не знаешь, почему это Сократ только заглянул домой да и снова ушел?

Симон с заготовкой сандалии в руке вышел на порог:

- Верно, все из-за этого Брасида. Слыхать, опять он идет на нас со своими спартанцами.

- Дева Афина! - ахнула Ксантиппа.

- Не пугайся. Он не на Афины идет, а далеко на север, на наши союзные города.

- Но ведь это тоже как бы и мы сами, правда?

- Правда, - кивнул Симон и ушел к себе.

13

Симон не ошибался.

Брасид форсированными маршами двинулся на север через Фессалию и Халкидику к городу Амфиполису, афинской колонии, и осадил его.

Клеонт, на кораблях, полных афинских гоплитов, поспешил на помощь Амфиполису и разбил свой стан неподалеку от стана лакедемонян.

- Как когда-то у Потидеи, - ласково шептал Алкивиад Сократу. - Снова мы с тобой в одной палатке, делим пищу, всегда вместе на отдыхе и в бою, всегда рядом, милый мой Сократ.

Завязалась битва, стукнулись щит о щит, зазвенели мечи, ручьями потекла кровь афинян и спартанцев. Афинской крови текло больше, ибо афиняне проиграли битву. Вожди обеих сторон, Клеонт и Брасид, нашли в ней свою смерть.

Сократ и Алкивиад, невредимые, вернулись в обессиленные Афины, жаждущие мира. К миру взывали крестьяне Аттики, мира хотела и Спарта - и тогда на сцене появился давний проповедник примирения Никий: мир был выгоден для его мошны.

Никию удалось склонить народное собрание к тому, чтобы заключить со Спартой мирный договор на пятьдесят лет. Как прочен мир, заключенный на такой долгий срок! Никий заключил мир со Спартой, но в экклесии он мира не нашел.

После гибели Клеонта во главе радикальной демократии встал Алкивиад и начал длительную борьбу с Никием за благосклонность народа.

Алкивиад обсуждал положение дел с Сократом. Как обычно, он сидел на обломке мрамора, Сократ же расхаживал перед ним, грызя семечки.