Что ученики Сократа как будто далеко не все совпадают с учителем в одной из наиболее бесспорных его черт – в антропоцентрическом утилитаризме, об этом частично будем говорить во второй части. Но совпадение учеников в близком к антропоцентризму пункте – в метафизическом индифферентизме, прикрывавшем «безбожие», в котором Сократ обвинялся и Аристофаном и на суде, и которое старательно отрицали за Сократом его ученики, – это совпадение опять очень показательно. Об издевательствах и даже злобе к богам Антисфена нечего уж и говорить; также и Аристипп указывал на религиозные предрассудки как на мешающие радости человека; Платон, несмотря на свой идеализм, богами интересовался меньше, чем всем другим; также, видно, и Эвклид (оба они, впрочем, мыслили единого
бога), и Федон. Но есть ещё одно приписывавшееся влиянию Сократа, и вероятно не без основания, дело, это – «святотатство» над гермами в 416 г., виновником которого считали Алкивиада, также ученика Сократа: его побег от суда после того, как сам же он дерзко потребовал следствия по брошенному обвинению, показывает, что дерзость была только демагогическим приёмом человека, сознающего себя виновным. Во всяком случае, обвинение Сократа в развращении юношества воспитанием в них «безбожия» и обучением «правое дело превращать в неправое» – вполне соответствовало действительности: ученики Сократа и на самом деле научились у него и тому и другому.Далее, ученики должны были совпадать в скептическом методе решения вопроса о благе: благо должно определяться изнутри, путём определения своих влечений, способностей, свойств; и сообразно этому ученики должны были
отличаться друг от друга, расходиться в результатах приложения этого метода, сообразно различию их личностей; они должны были расходиться в учении о том, в чём же заключается, по их мнению, конкретное благо; они должны были расходиться в своей этике. Сократ был прежде всего этическим мыслителем, учителем достижения блага и построения поведения. Но если бы, как полагает традиция, Сократ имел определённые нравственные воззрения, если бы он признавал какие-нибудь абсолютные или, по крайней мере, устойчивые моральные нормы, – было бы совершенно невероятным, чтобы он не смог привить всем своим ученикам этой существеннейшей стороны своего учения; можно было бы ожидать, наоборот, что ученики будут расходиться в чём угодно другом, но только не в своих моральных воззрениях. А оказывается, здесь-то все они и расходятся совершенно, до резких противоположностей, – как будто учитель преподавал что угодно, но только не нравственные нормы. И это действительно так; нет более грубого заблуждения в истории философии, как шаблонное представление о моральном учении Сократа об общих для всех людей нормах поведения и т. д. Этический индивидуализм Сократа – это самая бесспорная черта его воззрения, центр, без которого все его мысли и дела становятся хаотическим конгломератом противоречий. Вполне возможно, что это воззрение Сократ высказывал очень редко, считая его общим руководящим принципом в своей собственной педагогической практике. Но крайнее расхождение учеников Сократа в их моральных воззрениях является несомненным доказательством того, что как таким принципом Сократ пользовался им неуклонно.Впрочем, помимо сознательного влияния на учеников в том или ином направлении, Сократ влиял на них ещё отдельными чертами своей собственной личности и образа действий, вследствие чего ученики кажутся сколками с Сократа: нетрудно узнать Сократа – эристика (и софиста вообще) и частично скептика в учении Эвклида и Федона, Сократа – скептика в молодом Платоне, Сократа – циника, без Сократовой хитрости, в учении Антисфена и его продолжателей (впервые получивших название циников), Сократа – гедоника в учении Аристиппа; но на большинстве учеников не стоит останавливаться, – из изложенного о Сократе связь их учения с учением Сократа достаточно ясна; следует остановиться только на двоих: на Исократе и Платоне.