Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина

Уравновешенное буйство Архитектура барокко

Термин «барокко», по одной из версий, произошел от португальского слова, обозначающего жемчужину неправильной формы. Так это или не так, но в европейском искусстве в эпоху, наступившую вслед за Ренессансом и Религиозными войнами, присутствует что-то драгоценно-неправильное: порыв, изгиб, изыск, причуда. В архитектуре это привело к распространению сложных, криволинейных форм, раскрепованных поверхностей, обилию рельефного декора.

До России ветры барокко долетели поздно – в конце XVII века, когда Западная Европа уже прощалась с «извивами» и «причудами» ради рационализма и просвещения.

Русское общество находилось тогда в состоянии мучительного недовольства собой, разочарования в традициях, поиска новых жизненных путей. Менялись ценностные ориентиры: от духовного совершенства – к светскому счастью. Западные веянья пришлись ко двору. Но Русь извлекла из них то, в чем нуждалась, – многообразие форм, динамизм, смысловую емкость – и отбросила ненужное: неуравновешенность, неправильность, иллюзорность. Получилось причудливо, но здраво. Многофигурно, но устойчиво.

В развитии русского барокко выделяются три этапа. Раннее московское барокко (часто, хотя и неточно, именуемое «нарышкинским») – последняя четверть XVII века, петровское – первая треть XVIII века, аннинско-елизаветинское – середина XVIII века.

Раннее московское барокко осталось экспериментальным стилем: его памятники немногочисленны, оригинальны, но сочетание иноземного с русским в них довольно поверхностно.

Петровское барокко серьезно, скупо и официально; причуда здесь на заднем плане, а на переднем – власть, регламент, служба. Только позднее русское барокко – «настоящее», но и в нем индивидуальный порыв уравновешивается имперской поступью.

Церковь Покрова в Филях

Главная особенность русского барокко именно в том, что оно русское. То есть, будучи европейским по имени и по внешности, оно опирается на строительные и идейные традиции старой Московской Руси. Особенно это сочетание – «иноземный кафтан на русском боярине» – заметно в памятниках той переходной эпохи, когда русские архитекторы и их более или менее просвещенные заказчики искали способы выйти за рамки приевшегося старомосковского благолепия.

Церковь Покрова

Церковь Покрова Богородицы в Филях была построена по заказу боярина Льва Кирилловича Нарышкина, брата царицы Натальи, дяди царя Петра. Дядя, впрочем, был старше племянника всего на четыре года. То было новое поколение русской знати – поколение, тяготящееся традициями старины и готовое к радикальным новшествам во всех сферах жизни. В конце 1680-х годов Лев Кириллович получил подмосковную деревню Фили во владение. И устроил там усадьбу по новейшей моде: с регулярным садом, прудами, оранжереями, дворцом и даже часовой башней. Храм, два престола которого были посвящены Покрову Богородицы и Нерукотворному образу Спаса, был частью усадебного комплекса.

Храм выглядит и сейчас необычно, а уж в те годы он должен был казаться диковиной, заморским чудом. Белокаменные колонны и полуколонны, фигурные аттики, фронтоны и наличники; раковины, пирамидки, вазоны, завитки… Но если приглядеться, если мысленно отслоить нарядную пену декора от кирпичного тела храма, то станет очевидно, что мотивы старомосковской архитектуры преобладают в его композиции.

Основа – четверик, тот самый куб, который мы привычным глазом распознаем в большинстве каменных и деревянных церковных построек XVII века. На нем – восьмерик, тоже деталь более чем обыкновенная. На этом восьмерике – другой, меньший. Его внутреннее пространство образует площадку для «звонов» – колоколов; выше – восьмериковый барабан со сферической главкой. Снова давно опробованный элемент: церкви «иже под колоколы», со звонницей под центральной главкой, строились еще в XV веке. Все это сооружение поставлено на высокий цоколь, оформленный аркадой и снабженный тремя пышными лестницами; тут невольно вспоминается подклет храма Василия Блаженного. Принципиальное композиционное новшество одно: четверик в нижней части окружен полукруглыми пристройками, примыкающими к его сторонам. В плане они образуют четырехлопастную фигуру. На каждую из них поставлен восьмериковый барабан, оформленный белокаменными колонками, а на барабан – сферическая главка, подобная центральной.

За всем этим великолепным архитектурным целым стоит та же идея, которая будет движущей силой первых реформаторских начинаний царя Петра: переодеть Россию в новые одежды. Тут есть нечто от маскарада – как и в петровском «Всешутейшем соборе». Одетая в роскошное, немного вычурное платье церковь Покрова в Филях – не монахиня, а знатная красавица. Она смотрится не как дом благочестия и не как образ величия Божия, а скорее как чертог радости и веселья.

Впрочем, это нисколько не противоречит ее церковной сущности. Ведь сказал апостол Павел фессалоникийским христианам: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь».