Сокровенные мысли. Русский дневник кобзаря

15 [сентября]. Проспал я ровно до девяти часов утра. Надо думать, что это случилось со мною под глухой шум “Князя Пожарского”, потому что со мною этого прежде не случалось, ни даже под нетрезвую руку. Это на диво долгое спание заключилось отвратительным сновидением, будто бы Дубельт [209] со своими помощниками (Попов и Дестрем [210] в своем уютном кабинете, перед пылающим камином, меня тщетно навращал на путь истины, грозил пыткой и в заключение плюнул и назвал меня извергом рода человеческого. Едва успел он произнести этот милый эпитет, как явился в полном мундире капитан Косарев и сделал мне почти палочный выговор за то, что я опоздал на ученье. Тем и кончилось это позорное сновидение. Меня разбудил гром падающего якоря, т. е. цепи, перед Ураковским перекатом.

Пользуясь сей непродолжительной стоянкой и продолжительным тихим переходом через сей Ураковский перекат, я нарисовал белым и черным карандашом довольно удачно портрет Михаила Петровича Комаровского, будущего капитана будущего парохода А. Сапожникова, за то, что он подарил мне свои бархатные теплые сапоги. [211]

В 10 часов вечера “Князь Пожарский” положил якорь перед Гремячевским перекатом.

За ужином Нина Александровна [Сапожникова] наивно рассказывала содержание “Дон-Жуана” Байрона, который она прочитала на днях в французском переводе, и еще милее и наивнее просила своего мужа учить ее английскому языку.

6 [сентября].

Собачий пир

(Из Барбье)

Когда взошла заря и страшный день багровый,
Народный день настал; —
Когда гудел набат и крупный дождь свинцовый
По улицам хлестал; —
Когда Париж взревел, когда народ воспрянул
И малый стал велик; —
Когда в ответ на гул старинных пушек грянул
Свободы звучный клик! —
Конечно, не было там видно ловко сшитых
Мундиров наших дней;
Там действовал напор лохмотьями прикрытый
Запачканных людей,
Чернь грязною рукой там ружья заряжала
И закопченым ртом
В пороховом дыму там сволочь восклицала
Е. […] мать умрем!
А эти баловни в натянутых перчатках
С батистовым бельем
Женоподобные в корсетах на подкладках.
Там были ль под ружьем?
Нет! их там не было, когда все низвергая
И сквозь картечь стремясь,
Та чернь великая и сволочь та святая
К бессмертию неслась!
А те господчики, боясь громов и блеску
И слыша грозный рев,
Дрожали где-нибудь вдали за занавеской.
На корточки присев!
Их не было в виду, их не было в помине
При общей свалке там.
Затем, что, видите ль, свобода не графиня
И не из модных дам,
Которая, нося на истощенном лике
Румян карманных слой,
Готова в обморок при первом падать крике.
Под первою пальбой.
Свобода — женщина с упругой мощной грудью,

17 [сентября]. Вчера мне ничего не удалось. Поутру начал рисовать портрет Е. А. Панченка, домашнего медика А. Сапожникова. Не успел сделать контуры, как позвали завтракать. После завтрака пошел я в капитанскую светелку с твердым намерением продолжать начатый портрет, как начал открываться из-за горы город Чебоксары. Ничтожный, но картинный городок. Если не больше, так по крайней мере наполовину будет в нем домов и церквей. И все старинной московской архитекторы. Для кого и для чего они построены? Для чувашей? Нет, для православия. Главный узел московской старой внутренней политики — православие. Неудобозабываемый Тормоз {Николай I.} по глупости своей хотел затянуть этот ослабевший узел и перетянул: он теперь на одном волоске держится.