Я знаю, что идеалисты, о которых я говорил раньше, существуют. В этом мире много идеалистов, некоторые из них находятся в одних частях света, другие в других. Но большинство из них живет и работает поодиночке. Они похожи на маленькие песчинки, разбросанные по всему миру так далеко друг от друга, что уже теряется ощущение самого песка как единого целого. Когда необходимо принять решение, это молчаливое большинство не имеет веса, не говорит ничего. Когда объявляются литературные, художественные или научные конкурсы, не эти идеалисты представляют на них свои работы, и уж точно не эти идеалисты получают премии.
Если мы вспомним о последних награждениях премиями мира, например Нобелевской (не будем называть имен, чтобы никого не обидеть), мы поймем, какое воздействие оказывают политика, личные интересы или групповые предпочтения на нас, когда мы говорим: «Этот человек был самым главным пацифистом в мире в этом году». Сколько было пацифистов, сколько было людей, отрицавших насилие, а в ответ получавших только удары! Сколько было людей, пожертвовавших собой, чтобы помочь больным, слабым, бедным, старым! Однако они не получили ни Нобелевской, ни Пулитцеровской премии. Поэтому нам нужно понять, что официальные премии и награды имеют весьма невысокую ценность, и нужно иметь мужество признать это.
Наш философский ответ на вопрос о том, как «я», «ты», «он» могут превратиться в «мы», основывается на том, что можно было бы назвать
Наше «Я», наша душа подобна птице, томящейся в клетке. Ее можно услышать, ее можно увидеть, но у этой души, у этого внутреннего «Я» нет свободы – она не может взлететь, она зажата в тисках материи и плоти. В противовес этому всеобщему «приговору» нам нужно создать новый вид культуры, которая, по сути, будет являться антикультурой. Нас не волнуют ни имена, ни определения. Нас больше волнует суть любого предмета и явления, благодаря которой мы можем узнавать деревья, животных, звезды, узнавать друг друга.
На этом основана наша акропольская позиция. Я знаю, я уверен, что во многих местах, не зная, что это такое, на «Новый Акрополь» наклеили бы какой-нибудь ярлык. Это элементарно: просто берется какое-нибудь явление, о котором не ясно, что оно такое, – но кто же осмелится сказать: «Я не знаю»? Еще в эпоху Сократа люди боялись сознаться в своем неведении. Если вы зададите мне вопрос о том, чего я не знаю, я вам просто отвечу: «Не знаю». Но очень трудно найти людей, которые признаются в этом. И когда кто-то говорит об «Акрополе», он берет первый попавшийся под руку ярлык и приклеивает его. И говорит: «Акрополь – это то-то». Однако «Акрополь» – это совсем не то и не это. На него нельзя приклеить ярлык, потому что еще не создан такой, который можно было бы приложить к «Акрополю».
«Акрополь» – это просто новая форма действия перед лицом жизни. «Акрополь» обращается к молодежи, но молодежи не только по плоти и крови. «Акрополь» обращается к тому, что греки называли «Золотой Афродитой», – к внутренней Молодости. Мы много раз говорили о том, что человек стареет не тогда, когда съеживаются клетки его эпителия, совсем нет. Человек стареет тогда, когда съеживаются его мечты. Человек стареет тогда, когда съеживаются его надежды. Есть старики 20 лет от роду, и есть молодые, которым за 80. Есть 70-, 80-летние люди, продолжающие творить, пишущие книги, картины, оставляющие свое послание. И есть 20-летние, но лишенные воли, жалобно вопрошающие: «Для чего я родился? Что мне делать? Я не знаю… Работать мне не нравится, учиться – тоже. Жениться – тоже. Нет, жениться – ни в коем случае». Эти люди, каков бы ни был их возраст, более чем стары. Они – мумии. Рамсес рядом с ними покажется юношей. Значит, то, что мы ищем, – это внутренняя молодость. Внутренняя молодость, которая преклоняется перед Истиной и перед силой в подлинном значении этого слова.