Итак, мы увидели, что существуют некие барьеры, границы, разделяющие людей. И одним из таких барьеров, которые разделяют людей, является то, что мы сегодня называем культурой. Я еще раз отмечу, что то, что мы понимаем сегодня под культурой, это культура разрозненных специальностей, не связанных друг с другом, культура сект, культура партий (я имею в виду не политические, а именно культурные «партии»), которые сейчас в моде и которые собирают людей вокруг избранных ими идолов и кумиров. Предположим, мы будем говорить об искусстве, о своих кумирах в искусстве. Но сеньору, который хотел говорить о философии, сеньоре, интересующейся теософией, или сеньору, которого увлекает археология, будет неинтересно слушать об искусстве. И значит, говоря лишь только о своих кумирах в искусстве, я на самом деле занимаюсь культурой, но культурой в материальном ее значении, то есть тем, что разделяет людей, вместо того чтобы их объединить.
Чтобы вновь возродить те древние мировоззрения, которые тысячи лет старались объединить вокруг себя людей, нужна новая встреча. Иначе говоря, нам нужно заново встретиться с самими собой, нужно посвятить некоторое время размышлению над тем, кто мы. Кто я такой? Вот первый и основной вопрос. Что я здесь делаю? Я – это всего лишь набор клеток, немного костей и немного мяса? Я – результат случайной встречи моих родителей? Или, как говорил Юнг, мое истинное «Я» живет в том, о чем думали на протяжении тысячелетий, и я сам являюсь символом чего-то более глубокого? В любом случае, первым вопросом должен быть вопрос «кто я, зачем я здесь?».
Вот первый вопрос, на который мы должны сами себе ответить. Чтобы дойти до социальных чувств, нужно попытаться выйти за свои эгоистические границы. Нужно попытаться встать на позицию того, кто находится перед нами, увидеть и почувствовать себя таким, каким тебя видят и чувствуют другие. И я уверен, что если бы кто-то собрался напасть на другого, а с помощью магии или колдовства оказался на его месте, он вряд ли напал бы. Если бы тот, кто эксплуатирует, оказался «внутри» эксплуатируемого, почувствовал, как его притесняют, и взглянул на мир его глазами – он перестал бы быть эксплуататором. Если бы вор хоть на миг почувствовал, что значит копить сбережения, работая всю жизнь, а на закате своих дней в одночасье лишиться всего, – если бы вор оказался в шкуре этого человека, он ни за что бы не украл.
Все выглядело бы несколько иначе, если бы психологически и ментально мы могли выходить за пределы своей кожи. (Являясь для нас определенной границей, физической границей, выполняющей задачу объединения человека в тело, она превратилась в границу психологическую). Если бы я, предположим, наступил на ногу этому сеньору, то больно было бы ему, а не мне. Другое дело, если бы я наступил на ногу себе. Тогда эту боль почувствовал бы я сам. То есть, если бы я мог оказаться внутри другого человека, если бы я каким-нибудь образом смог видеть и чувствовать, находясь на месте другого, с такой же интенсивностью, как на своем собственном, независимо от всех социальных, экономических, религиозных и моральных теорий, я чувствовал бы своего ближнего как самого себя и старался бы не навредить ему, старался бы приносить добро всем остальным, поскольку желаю добра самому себе.
С третьей стороны, если бы каким-то образом мы могли заложить основы культуры, которая не разобщает ни в интеллектуальном, ни в моральном, ни в эмоциональном, ни в высшем, ни в духовном; культуры, которая не создает племен; культуры, которая не отделяет одного человека от другого, – мы могли бы снова отыскать тот культурный модуль, который находится за пределами всех стандартных культур, который лежит вне всех старых структур, разделяющих нас. Нам следует открыть этот модуль, модуль, который греки называли Философия – любовь или стремление к Знанию. Что греки вкладывали в понятие «знание»? То, о чем я уже говорил раньше, – познание самого себя, то знание, которое позволяет оказаться на месте другого человека и почувствовать то, что чувствует он. Знание, позволяющее иметь настоящее человеческое братство. Знание, позволяющее понимать вещи в их изначальной абстрактной чистоте, в их субстанциональной основе. Это приведет нас к новому представлению о мире и новому представлению о жизни.
Не требуется большого усилия ума, чтобы понять, что мы можем построить другой мир. Я знаю, что тех, кто говорит о строительстве иного мира и иного человека, называют идеалистами (и обычно с оттенком презрения). Это те идеалисты, которые хотят изменить мир, те идеалисты, которые хотят, чтобы больше не было бедных, те идеалисты, которые хотят, чтобы больше не было злых людей… И все же, господа, великие творения человечества – из камня и бумаги, мрамора и керамики, стекла и дерева – были придуманы и воплощены идеалистами. Именно идеалисты вызывали из глубин Истории и выковывали новые нормы, новые миры; не те, кто соответствовал своему веку и своей эпохе, а те идеалисты, которые видели дальше.