Сокровища Александра Македонского

От водки люди впадают в задушевность, разверзаясь во внешнее пространство, как лепестки цветка. Андрей Вавилыч — наоборот. Он если и трепетал лепестками воображения, то завивая их внутрь себя, становясь, во всех смыслах, неуязвимым. Любя просвещать умы, он после водки на вопросы просветительного характера склонен был отвечать с раздражением.

В глубине моей души мне очень хотелось узнать, что думает Андрей Вавилыч по поводу наших встреч и событий с нами с того момента, как мы покинули Город Двух Улиц. Именно поэтому я не стал приставать к нему с расспросами, надеясь, что в своё время беспокойство моё уляжется, разумеется, с его помощью. Я устремил своё любопытство на Бринзу, Хоржевского, Аврору Николаевну и Грушу, которая по просьбе Андрея Вавилыча была приглашена пообедать вместе с нами в столовой ГИТР — главных инженерно-технических работников. Между упомянутыми людьми развивались, на мой взгляд, не радужные, а, наоборот, досадные отношения, способные обеспокоить Андрея Вавилыча, а ему ли надо причинять огорчение сейчас, когда он занят напряжённейшей умственной работой!

Началось с того, что, — тупая на понимание, — Аврора Николаевна, хлобыстнув двести, одернула своё шёлковое, затканное яркими фигурами облачение и устремила, как ей думалось, неотвержимый лучезарный взор на моего начальника. Кроме того, под столом она привела в действие свои ножки, предполагая, очевидно, перемешать их с чёрным шевиотом, в который были облачены ноги Андрея Вавилыча.

Не тут-то было! Андрей Вавилыч немедленно сковал её цепями своей логики, тонкой, но прочной, как полосовое железо. Он сказал:

— Профессор Эдгар Нептун сделал расчёт, что если человечество будет удваиваться каждые пятьдесят лет, как оно удваивается теперь, то через семь тысяч лет от одной пары разведётся людей столько, что, если бы их тесно прижать плечо с плечом по всему земному шару, то поместится на всем земном шаре только одна двадцать седьмая часть всех людей! Чтобы этого не было, похотливое стремление должно быть строго введено в рамки регламента, из расчёта трудолюбия! (Голоса: «Браво, бис!») И недаром профессор Эдгар Нептун утверждает, что неиспорченному человеку всегда бывает и отвратительно и стыдно думать, а тем более говорить о половых отношениях. (Голоса: «Верно!» «Что? Повторите громче!»).

Аврора Николаевна, сверх ожидания, не умилилась этим словам, а разгневалась, отчего и, со всей искренностью, устремилась к Бринзе, мощное и ковкое тело которого, как известно, не обнесено стеной воздержания.

— Аврора Николаевна! Никак вы созвали нынче людей на совещание по вопросам культработы. Андрей Вавилыч, дорогой! Жёнка — лозинка: когда хочешь — похилишь. Не будем срывать её работы, переносить совещание на завтра, но поскольку вы лично не сможете на нём сегодня присутствовать, ибо дали согласие быть на технической конференции, направим к Авроре Николаевне меня, я буду присутствовать…

— Дело — ответственное, коллективное, — сказал Хоржевский. — Одного — мало. Надо направить ещё товарища…

— Вот вы оба и пойдёте, — сказал Андрей Вавилыч.

Так как дальше произошли события, соединившие нас воедино, как электросварка соединяет разнородные части, то я считаю необходимым пояснить кое-какие черты характера Бринзы и Хоржевского. Хоржевский, действительно, умея быстро контролировать наличие материального капитала и обороты его, мог вдобавок учить, как улучшить эти обороты, ибо, повторяю, мы не только контрольные работники, но и инструктора. Скажите же, мало этого? А вот Хоржевский был уверен, что мало. Ему, видите ли, мало учить, ему ещё надо уметь и убеждать, а между учением и способностью убеждать — большая разница. Убедить других можно и в глупости, а учить глупости — труднее. Бринза — работник другого типа. Дарование его посредственно, знания — слабы, способность учить вяло развита. Это весьма обыкновенный человек, возможно, слегка повышенного телосложения. Правда, у него есть одно достоинство — он способен убеждать, но, к сожалению, в данное время это достоинство граничит с недостатком, так как он убеждает действовать людей в той области, которая в силу военных условий требует самого строгого отсутствия действий.

Когда возле них находится Андрей Вавилыч, который именно им доставлял полезные сведения, убеждал в их разумности, учил их, всё шло хорошо, Бринза и Хоржевский были на месте; приросшие, так сказать, к нему, они действовали соразмерно направлению. Но стоило им взять инициативу в свои руки, как все скрепления ослабевали, и дотоле благосклонное лицо жизни искривлялось в непоправимой гримасе.

Так оно случилось и на этот раз. Бринза и Хоржевский, если и не срыли узкий перешеек, отделявший наше существование от материка существования всего коллектива, то, во всяком случае, сильно, почти непоправимо испортили его. Но начну по порядку.