Сокровища Анны Моредо

Рауль взял Антонио под опеку. Учил его основным вещам солдатского и полицейского быта, подсказывал, если тот ошибался, защищал, если возникала такая необходимость. Рауль, при этом, не сильно нравился Антонио – уж слишком он был безжалостным и жестоким. Совсем не таким, как сам Антонио, воспитанный, как большинство молодых людей в Санта-Монике, в добродушии ко всем окружающим. Но не чувствовать благодарность за заботу молодой Моредо не мог – это было бы тоже не в его характере. Так что, спроси Антонио в тот момент, кто твой лучший друг, он совершенно честно, без колебаний ответил бы: «Конечно, Рауль Пако! Какие тут могут быть вопросы?».

Безжалостная натура бывшего солдата Франко рано или поздно должна была себя проявить. То утро после завтрака солдаты, свободные от нарядов, проводили в казарме – прячась от уже вступавшего в свои полуденные права жирного жаркого солнца. Срок службы многих из них уже подходил к концу, солдаты пересчитывали накопленное жалование и строили планы. Кто-то собирался продолжить службу, еще, по крайней мере, на год, как Антонио, чтобы подкопить чуть побольше деньжат перед тем, как вернуться домой. Кто-то хотел попробовать себя в другом, более подходящем для мирного времени деле. Кто-то планировал завести семью. Кто-то не знал, что будет делать, и откладывал решение на самый последний момент.

Рауль Пако относился к последним.

– Быть фараоном я больше не хочу, Антонио. Хватит с меня начальников, – рассуждал он, лежа с зажженной сигаретой на жесткой казарменной койке. – Да и сама Испания… Чертова страна. Ненавижу. Здесь, мне сдается, тоже делать нечего. К тому же тут все больше смердит войной.

– Чем-чем? – переспросил Моредо, в это время он писал письмо невесте, и по этой причине был не слишком внимательным собеседником.

– Войной, – повторил Пако, выпустив струю дыма. – Той, что только что закончилась. Но еще сильней воняет той, которая скоро начнется.

– Начнется война? Рауль, ты что? – рассмеялся Антонио. – Я думаю, все навоевались.

– Угу… – Рауль вместо ответа сделал затяжку и, еще раз выпустив дым в потолок, проворчал: – А может взять свою бабу и рвануть с ней куда-нибудь в Америку? Поедешь со мной в Америку, Антонио? Баба-то из тебя явно лучше, чем полицейский…

Находившиеся рядом сослуживцы заржали, да и сам Антонио рассмеялся. Такие остроты в казармах звучали часто, на них никто не обижался.

Беседу о недалеком будущем прервал появившийся в дверях капрал. Он мигом оглядел находившихся в помещении и отрывисто пролаял:

– Пако! Моредо! Торрес! Мигель! Сезар! С оружием, за мной. Едем на арест. Политический.

Антонио в своем письме находился как раз на месте, где «скоро встретится со своей любимой».

Как известно, желаешь к вечеру попасть под грозу, хвались с утра хорошей погодой.

Не закончив письма, Антонио вместе с другими солдатами выскочил из казармы, где их уже ждала грузовая машина.

Выезды на аресты скрывающихся республиканцев были делом обычным, хотя, к тому времени, уже довольно редким. У большинства хватило ума укрыться у басков или в Валенсии, а то и бежать во Францию или Африку. Но время от времени их продолжали отыскивать даже в самом Мадриде.

Это были те, кто, не желая признавать поражения, все еще сохраняли надежду на реванш. Если, в конце концов, он получился у Франко, в то время как все уж были уверены, что республика пришла навсегда, почему бы не попробовать провернуть жернова этой мельницы на еще один оборот?

Но слишком много бед принесли эти игры стране, и мутившим эту воду в третий раз мало кто оказывал поддержку. На них доносили, гнали прочь, а иногда даже самостоятельно задерживали и жестоко расправлялись. Чем с удовольствием пользовался режим: одержавшие победу добивали врага везде, где находили. Маломальского подозрения в нелояльности хватало, чтобы отправить человека за решетку. Опасным фигурантам давали сроки, которые гарантировали, что из тюрьмы они не выйдут никогда. А самых, с точки зрения режима, опасных, вообще ставили вне закона. С ними было разрешено не церемониться – суд все равно приговорил бы их к расстрелу, так что…

В общем, выезду по такому поводу никто не удивился. К своим семьям революционеры привязаны, как и обычные люди. Патруль из пяти вооруженных карабинеров, капрала и руководящего ими лейтенанта выехал на арест очередного бунтаря, обнаруженного в результате слежки за его родственниками.

По адресу, указанному в ордере, обнаружился большой богатый дом из пяти каменных этажей. В самом центре Мадрида – из окна на лестничной площадке, по крайней мере, были видны обе башенки собора Сан-Исидро. Насколько Антонио был в курсе, в столице такие дома или целиком принадлежат какой-то из аристократических семей, или же они живут в них, снимая по целому этажу сразу.

Парадоксально – но именно владельцы роскоши нередко становились самыми пламенными революционерами, жертвующими своими жизнями и состояниями, чтобы изменить судьбы людей куда беднее их.