– И это говоришь ты? После всего, что она для тебя сделала? – поддержал ее Линарес.
– Я вас умоляю! – Ортега зло расхохотался. – Донья Анна! Можете сколько угодно считать, что это вы помогли мне разбогатеть своим драгоценным советом, но… ради бога! Неужели вы думаете, что я действительно руководствовался им? А не цифрами рынка, собственными знаниями и прогнозами профессиональных аналитиков? Вы в своём уме? За кого вы меня принимаете? То, что вы промычали очевидное решение, примерно в то же время, как оно окончательно созрело в моем мозгу, означает, что я вам что-то должен?
Анна обиженно скрестила руки, но, редкий случай, не нашлась, что сказать в ответ.
– Как ты проник в номер Батисты? – пользуясь приступом откровенности, комиссар приступил к выяснению деталей.
– Принес ему несколько документов на подпись, якобы для формальной стороны дела, – ответил мэр, поняв, наконец, что врать больше не имеет смысла.
– А Агнешка? Она видела, как ты навещал Батисту. Я прав?
Ортега кивнул:
– Из окна своего отеля. Клянусь, я бы остановился на нем, но они начали этот глупый шантаж… И Нуньез. Он так удачно вписался в схему со всей этой своей историей… А возникшая потом возможность собрать всех в одном месте… Господи, все казалось таким простым и логичным! Если бы не идиот Адриан, о…
– Так где же Рикардо, сукин ты сын? – потеряла терпение Анна. – Ты ответишь уже или нет?!
– Тихо! – воскликнул вдруг комиссар.
Все умолкли. В наступившем безмолвии раздались чьи-то чрезвычайно скрипучие шаги – некто не спеша поднимался вверх по лестнице.
Собравшиеся в гостиной уставились на дверь. Она распахнулась – в дверном проеме стоял изможденный, сутулый, с большими темными кругами под покрасневшими глазами высокий человек в возрасте.
– Сеньор Нуньез! – искренне удивился комиссар. – Это вы?
– Рикардо? – крикнула донья Анна.
Лишь тут Линарес заметил, что рот у неожиданно появившегося аптекаря заклеен широкой полоской скотча, а руки он неловко держит за спиной, словно они связаны.
Ответить аптекарь не успел. Нуньез дернулся вперед и неуклюже упал ничком – будто получил перед этим жесткий удар между лопаток. Руки у него действительно оказались связанными.
А дверной проем тут же заполнила другая фигура – целиком – тоже отлично знакомая всем жителям Санта-Моники.
– Не советую даже пытаться, Эстебан!
Голос Исабель Фернандес, держащей в руках двустволку, прикладом которой только что получил в спину аптекарь, звучал серьезно. Свое оружие мать-героиня сразу же направила на Линареса.
– Мануэль! – обратилась Фернандес к мэру по имени, которое почти никто другой не использовал. – Не стой столбом! Забери у комиссара его пистолет. И соберись! Нам надо довести начатое до конца.
Глава 3. Убийцы
Каким бы ни был мэр Санта-Моники, он искренне переживал, что по его вине погибли ни в чем неповинные существа, зла которым он ни в коем случае не желал. Бедные собаки. Ни за что в жизни он не поднял бы на них руку. Случайность, по которой погибла псина Луизы, грызла его сердце с тех пор как все это приключилось.
Остатки отравы, убившей Гектора вместо Анны, он ни за что не хотел нести домой, где были дети, и закопал их у дороги, недалеко от дома. Черт его при этом дернул завернуть все это в бумагу из-под мяса! Ее вылизали сразу три дворняги и все дали дуба, разбежавшись, причем, перед этим в разные концы города. Что само собой нарисовало в умах впечатлительных горожан ужасную картину – по Санта-Монике бродит маньяк-догхантер, травящий всех, попадающих в его поле зрения, собак.
Ортега молился на следующий день в церкви, раскаиваясь за причинение вреда невинным. Остатки остатков, до которых собаки не сумели добраться, он вывез за город и выбросил в канаву. Как показали скорые события – совершенно зря. Эмилио не учел, что рядом растет как раз плодоносящая в это время года смоква, чьими скатившимися в канаву плодами с удовольствием питаются местные птицы. Если кого Эмилио Мануэль и любил больше собак, так это пташек. Они погибли в количестве нескольких десятков, расклевав пакет, на который упали плоды созревшего инжира.
Психанув Ортега закинул пакет с отравой в первую попавшуюся горную расщелину. Но первый же дождь, наполнивший пространство между камнями водой, бегущей с гор в долину, отравил близлежащий пруд, отправив на тот свет не менее тысячи мальков и полторы сотни взрослых особей форели.
Чаще мэра в те дни в церкви бывал только отец Паскуале.
Проклиная себя за беспечность, стоившую жизни уже сотням невинных божьих тварей, мэр выудил остатки размокшего пакета с ядом из горного ручья (попутно утопив в нем свой телефон), упаковал его в три слоя целлофана и зарыл на два метра в землю, завалив для надежности еще и камнями.
На этом отравления, наконец, прекратились.
Но тут появился Батиста, выдающий себя за Саласара!
Разобраться с ним, как с аптекарем, покопавшись в тормозах его машины (хотя Ортега и тут потерпел фиаско), было невозможным. Пришлось откапывать пакет с отравой обратно. В нем оставались буквально крохи – именно поэтому невезучий Бенито и умирал так долго.