Сокровища Черного Острова (СИ)

— Зачем? Рассказывай о нём подробнее, — потребовал Робинсон.

— Я лучше расскажу сказку, — помолчав, отозвалась Модель. — А ты, милок, не перебивай…

Старому и малому известно, что ангел Люцифер за грехи тяжкие был сброшен с неба. И имелось у него преданное окружение, которое последовало за ним. Долетели они до самого низа и там обосновались, а низ этот, между прочим, находится в чреве Земли, так что падшим ангелам до народов земных оказалось много ближе, чем Отцу небесному.

Надзирать за людьми Люцифер приказал ангелу из своего окружения, ставшему, как и все падшие, демоном, которого отныне стали называть Гагтунгром.

А была у людей общая Эфирная Душа, которая ходила по белу свету да скорбящим и болящим песни пела, и те излечивались. Но поскольку Души этой никто никогда не видел, то её как бы не было, не берегли Душу-то.

Вот и не уберегли, Гагтунгр снасильничал. И родила Душа двух младенцев: Урияра и Эрияура. Гагтунгр её в темницу заточил, чтоб выкармливала, как положено, а не бродила по белу свету, и с этих пор заимел он над людьми огромную власть.

Младенцы выросли и стали опорой своему папе, Гагтунгру, то есть. Они шустрые были, эти Урияр с Эрияуром, не в пример своему папаше, который заляжет в какой-нибудь теплой полости и замрёт. Братья повелевали всей подземной нечистью, гоняли её только так, и нечисть зло своё срывала на людях, поскольку было ей известно, что братья по матери в родстве с человеческим племенем. Люди в свою очередь озлоблялись, начинали драться промеж собой. Дерутся и дерутся, и поминают Гагтунгра недобрым словом.

А оно, видишь ли, когда Гагтунгра вспоминают, да еще недобро, то он серчает, начинает крупно пакостить, так что между людьми получается прямо-таки сплошное смертоубийство, но тут вмешивается Господь и укрощает демона.

Такой вот круговорот в природе.

Ну а потом случилось то, что и должно было случиться: в отпрысках начала проявляться светлая сущность Эфирной Души. Потянуло их на благое. Урияр-то, как более твердый, противился, затыкал в себе доброе, а Эрияур ему: ну чего ты, брат, грех людям гадить, они и без того маленькие да несчастненькие. Давай, мол, лучше, брат, маманю освободим. И ей хорошо, и нам, и людям тоже.

Короче, донимал он Урияра, донимал, тот взял и донес на него Гагтунгру. На что тот сказал: вот фрукт растет. Наказал бы я его, фрукта, да рука не поднимается, своя всё же кровь. Велю я тебе, сынок: всыпь хорошенечко отступнику и передай, что ежели еще артачиться будет, то лично я, папа, за себя не ручаюсь.

Пришел Урияр к Эрияуру и заявляет: так, мол, и так, ежели ты, брат, не изменишься, то велено тебе всыпать по первое число. Велено папенькой, а его слово, сам знаешь, закон.

Это в тебе гордыня играет, отвечает Эрияур. Наш папенька такой же демон, как и мы с тобой, а истинный наш Отец на небе.

Ах, ты так, говорит Урияр, и в драку.

Дрались они три дня и три ночи, и всё это время Землю страшно трясло. Реки вышли из берегов, смерчи закрутились, ураганы налетели, вулканы проснулись.

И кулаками братья друг друга охаживали, и плескались огненной лавой, и за волосы таскали, и ногами пинались, и в глаза кольями тыкали — никак один другого одолеть не могут. Равные по силе.

Бились, бились, всё под землей вверх дном перевернули, и добрались до каменного саркофага, который еще от позапрошлой цивилизации остался. В нём смертельное оружие хранилось.

Урияр этот саркофаг цоп — и брату по голове, по голове. От ударов каменный предмет развалился, какой же предмет выдержит, когда им демона по башке лупят, из него выпало смертельное оружие и прямо Эрияуру в руки. Да так ладно попало, что палец оказался на спусковой кнопке. Эрияур-то возьми да нажми. Урияр в пыль превратился, оружие от старости на куски разлетелось, а Эрияуру голову и руки напрочь оторвало. Оно, без головы-то, без рук, для такого демона не смертельно, но с сообразительностью получается туго и чесаться нечем. Короче, тупости он стал неимоверной, а обликом страхолюден.

Явился он к папе, объяснил телепатемами, что да как, и попросился на волю, в земной мир. Тошно, мол, уже под землей-то. Погоревал Гагтунгр, погоревал, но казнить убогого не стал, решил отправить навечно в земную ссылку.

Выстроил в океане остров, внедрил в него сына, заставил подземных игв, которые в технике сильны, сделать так, чтобы Эрияур видел и слышал.

Тело Эрияура намертво вмуровано в этот остров, не удерешь. Голова его, глаза и уши — суперкомпьютер, телекамеры, микрофоны. Руки его — изделия, им сотворенные, то есть роботы и механизмы.

Вот такая, дружок, сказочка. Хочешь — верь, хочешь — не верь…

Рассказано это было писклявым детским голоском, с гнусавыми подвываниями, поскольку сказка, а то, напротив, скороговоркой. Получилось забавно. Робинсон слушал и ухмылялся, хотя, в общем-то, ухмыляться тут было нечему, ибо похоже было на правду. На странную, непривычную, метафизическую правду, которая как-то потихоньку входила в жизнь.

— А ты молодец, Мо, — сказал Робинсон. — Нахваталась от людей всяких словечек. Говорок у тебя, понимаешь, этакий, своеобразный, не соскучишься.