Сокровища горы Монастырь

Мне, как многим в сходной ситуации (чудным летним вечером, в лесу, у костра, подшофе), хотелось услышать о чем-то необыкновенном, не имеющем отношения к нашим серым будням, какую-либо захватывающую, полную тайн историю. Интуиция и кое-какие факты подсказывали мне, что она могла иметь место. Зуев и Сухарев переглянулись. Гриша, оторвав взгляд от пламени, изумленно посмотрел на меня.

– Если честно, это загадка и для меня, – заявил Валерий Петрович. – Но зачем-то он им всем нужен! Зачем?

Вениамин Тихонович пожал плечами и промямлил виновато: «Не знаю, что теперь и думать. Вы вчера буквально… ошарашили нас, заявив, что на Женю ведется настоящая охота и что его… э-э-э, обложили со всех сторон, как волка флажками…»

– Расскажи, Тихонович, все, что знаешь о своем соседе, может, что и прояснится, – попросил, ухмыльнувшись, я и прибавил, отдавая должное зуевскому мастерству и желая приободрить его: – Хорош и шашлычок! Пропадает в тебе, тезка, бо-ольшой кулинарный талант. И не только кулинарный. Может, еще и ресторан в райцентре откроешь?

– Расскажи, расскажи, Вень! – рассмеявшись, поддержал меня и польщенный похвалой Зуев.

– Ну хорошо, – согласился Вениамин Тихонович и надолго задумался.

– Ну хорошо, – повторил он какое-то время спустя. – Слушайте!

Из его рассказа я узнал, что Женя родился в неполной семье и отца никогда не видел. Его мать, Зинаида Алексеевна, растила сына одна. Это была худенькая, невзрачная и какая-то беспокойная изнутри женщина с голубенькими глазками, реденькими, рано поседевшими волосами, несколько визгливым голоском и больным сердцем. Маленькая, серенькая, суетливая и вечно испуганная мышка. Но не без обычной женской хитрецы.

В детстве Женя был добрым, стеснительным и крайне закомплексованным, но упрямым мальчиком. Мало переменился он, достигнув семнадцати лет и вымахав под два метра. Разве что, подлаживаясь под сверстников, выучился курить и скрывать стеснительность под маской развязности и самоуверенности. Высоченный узкоплечий юноша с голубенькими, как у матери, глазками и самодовольно-глуповатой улыбкой на губах. Говорил он всегда громко, отчаянно жестикулируя руками. И руки его постоянно тряслись, как у алкоголика. Что-то на нервной почве.

Учился Евгений неплохо, любил историю. Но, по мнению Вениамина Тихоновича, не как науку, а как сказку, вернее нишу, в которой можно было спрятаться от реальной жизни. Особенно его интересовала эпоха Демидова, добыча серебра, золота, меди, свинца у нас на Алтае.

Свободное время он проводил за чтением книг и шахматной доской. К шахматам он относился исключительно: выписывал специальную литературу, анализировал партии чемпионов, заикался даже о матче с Каспаровым. В будущем.

Мать боялась, как бы он не повредился в уме на этой почве, и не сомневалась в том, что трясущиеся руки – следствие увлечения шахматами. Она с тревогой ждала дня, когда сын закончит школу и шагнет во взрослую жизнь. Женщина осознавала, как непросто будет ему в ней пристроиться.

При этом она, как любая другая мать, гордилась своим сыном: учится хорошо, чемпион района по шахматам, не пьет, не хулиганит, делает все по дому. У нее были две заветные мечты: выучить сына и женить его на хорошей девушке.

Увлекающийся историей юноша решил поступить на исторический факультет Барнаульского педуниверситета. Мать одобрила его выбор.

«Учитель без куска хлеба никогда не останется», – любила повторять она. Помимо того, женщина знала, что у Вениамина Тихоновича в педе работает однокурсник, и рассчитывала на помощь соседа. Сухарев, действительно, помог Зинаиде Алексеевне осуществить три года назад ее первую мечту – отправился с ними в Барнаул и не без хлопот, но пристроил Женю в пед. «По-соседски, по-соседски!» – изо дня в день повторяла хитрющая женщина, подвигая его на этот вояж.

С учебой у Чернова и в Барнауле не было особых проблем. В аудитории, в читалке, как и в классе, он чувствовал себя относительно комфортно. В общежитии, правда, его обижали, но вскоре мать подыскала ему квартиру, и проблема была частично решена. Позже, чтобы окончательно отбить у однокурсников желание задирать его, он записался на дзюдо.

Шахматы Евгений забросил сразу, а вот увлечение эпохой Демидова осталось. Освоившись, он все свободное от занятий и подготовки к ним время корпел в городском архиве, библиотеках, изучал документы о развитии горного дела в Сибири. Дважды по архивным же делам выезжал в Томск, мечтал побывать в Невьянске. Поездки ему оплачивал мой тезка, кое-что заработал сам.

Все прошлое лето Чернов провел в окрестностях в прошлом Колывано-Воскресенского завода, здесь – в Тихоновке – и еще бог знает где. Об этом он не любил распространяться. И первый, и второй курсы он закончил без троек.

Беда пришла на третьем. Осенью его зверски избили какие-то хулиганы. Лечение продвигалось со скрипом и осложнялось отсутствием средств. К тому же потрясение от случившегося, переживания за сына окончательно подкосили и саму Зинаиду Алексеевну. Сердечные приступы следовали один за другим. В декабре полуживая мать привезла полуживого сына домой.