Сокровища горы Монастырь

Его безобразная выходка поставила меня в тупик. Конечно, лютовал он не от хорошей жизни. Зарплату в совхозе не платили восьмой год. Откуда ее взять, если кг элитной овечьей шерсти стоил дешевле килограмма пакли или пачки сигарет, а литр молока дешевле литра газировки…

Чтобы как-то прокормить семью, приходилось держать большое хозяйство, заготавливать сено и лес на продажу, добывать лис, зайцев, шить шапки из их шкур, варить печи для бань, торговать самогоном…

И цена за хронические перегрузки была положена немалая: до колен болталась грыжа, месяцами не проходил кашель, болела спина, постоянно прихватывало сердце, во рту в верхнем ряду торчал только один зуб. Поневоле волком завоешь. А тут еще, связавшись с самогоноварением, дядька и сам стал крепко попивать. Курс реабилитации от «реформ» ему явно пошел бы на пользу.

Но при этом я чувствовал в его выходках и существенную долю самодурства и вседозволенности человека, без которого никто не может обойтись и которого никто не может поставить на место. Пуп земли, кормилец, добытчик, вот и куражится.

Я попытался поговорить с ним, остудить его забубенную голову, привести в чувство. Но он ничего не хотел слышать, матерился, орал, брызгая слюной, и бешено закатывая глаза. Вот тогда-то я и решился на крайнюю меру – демонстративно покинул его дом и поселился в палатке на берегу Зеленой.

Это был довольно сильный ход. Мной дядька всегда гордился, а моим мнением дорожил. Он отдавал себе отчет в том, что после моего демарша его осудит и вся деревня. А людского осуждения он всегда боялся. В ярости он тогда разбил свою машину. Я упоминал об этом.

Но… постепенно буян начал успокаиваться – выплеснул зло до дна из души. Даже вот отправил ко мне сыновей с деревенскими деликатесами. Сейчас мне представился повод для окончательного примирения и возможность увидеть плоды своих педагогических потуг. А еще меня разбирало любопытство. И я отправился к дядьке.

И снова черная «Волга»

В ограде у дядьки шаражились два пьяненьких мужика. Они пытались выгрузить из телеги какие-то мешки, что совсем не радовало дядьку.

– На х… вы привезли прошлогоднюю картошку? – орал он на них. – У меня что здесь, заготконтора, что ль? От людей стыдно! Вы мне за первач деньги, деньги давайте. На худой конец, дробленку или зерноотходы. А картошку мне и свою девать некуда. Через два месяца свежей накопаю!

Казалось, он вот-вот начнет охаживать своих клиентов вилами. Во всяком случае, стушевавшиеся мужики от него именно этого и ждали и держались с опаской. Но дядька сдержался. Выглядел он ужасно: узкие прорези глаз едва просматривались из-под лиловых, местами кровавых подтеков, нос смотрел в сторону, был выбит последний в верхнем ряду зуб и два в нижнем, по подбородку стекала струйка крови.

«Хорош! Это тебе не тетку бить!» – мелькнуло у меня в голове, но вслух я ничего не сказал. Был дядька и сам заметно пьян и сразу бросился мне на шею.

– Видишь, как меня, сволочи, отделали? И главное, за что? – неожиданно всхлипнул он, но сразу взял себя в руки и прибавил: – Проходи, я сейчас!

В дом он прошмыгнул почти следом за мной.

– Боится, б…, оставить меня одну, – хмыкнув, прошептала тетка, указывая тайком на свежий синяк под глазом. – Чтобы я про его фокусы тебе рассказать не успела.

Это была женщина с необъятной талией, грудями по полведра, круглыми синими глазами, давно уже покорно и где-то не без юмора принимающая удары судьбы. В смысле мужа. Она сразу принялась накрывать на стол, нарочито громко возмущаясь грубыми нравами заезжих бандитов. Не слишком проницательному дядьке было приятно чисто показное сочувствие.

– Очертенело все! – пожаловался он. – Всю жизнь жилы рву, а толку нет. Не говоря уже про человеческую благодарность. Нету ее, нету! И все, наоборот, ненавидят меня. Моим салом и меня же по мусалам! Сыновья волками смотрят, баба на меня всем жалуется. Сейчас вот вроде пожалела, а в душе, поди, рада, что ее мужа бандюки от…ли!

«Вот тебе и непроницательный!» – подивился я про себя.

– Побойся Бога, Егор! – неискренне запротестовала тетка, но дядька лишь махнул рукой.

– Люди… Да что там про людей говорить! Ты вот и то сбежал, – продолжил он перечисление своих обид. – Хоть в палатке жить, только не у родного дяди. Стыдоба! Всем я как кость поперек горла… А эти сволочи что со мной сделали и, главное, за что? Слышал?

– Так, малость, – уклончиво ответил я. – Рассказывай!

– Давай выпьем сперва! – предложил дядька.

– Ужинать садитесь! – ворчливо приказала тетка. – Успеешь, б…, нажраться. И без того уже лыка не вяжешь!

Мы не стали перечить, чинно уселись за стол, закусили, выпили, снова закусили. Из рассказа дядьки я понял, что сегодняшний день не заладился у него с утра.

– И все из-за этой халды, – мрачно констатировал он, кивнув головой в сторону тетки. – Сумку со жратвой по уму не могла собрать, отправила мужа на выпаса без курева.

Та сразу обиделась и заворчала, потрогав синяк: