– Ты видел, что здесь, в натуре, проезжала синяя «Нива» – душевно, как Кашпировский, подсказал ему другой, невысокого росточка, беленький такой и тихий бандючок с безмятежными синими глазами, тонкими губами и гранатой в руке. – А в ней сидел здоровенный, в натуре, весь в бинтах упырь. Признайся. И помрешь легкой смертью, без мучений!
Он вырвал чеку и сунул гранату дядьке под рубаху. Тот помертвел, чувствуя, как волосы на голове встают дыбом. Ему сразу захотелось признаться в чем угодно, хотя умирать ой как не хотелось. Даже и легкой смертью. Бандит тем временем вставил чеку на место и, ангельски улыбнувшись, посмотрел на него.
– Я в-видел черную «Волгу», – не попадая зуб на зуб, выдавил из себя дядька. – Она ехала в сторону этой палатки…
– Молодец! Ведь можешь, когда захочешь! – похвалил его бандючок. – А как насчет синей «Нивы» и монстра в бинтах?
– Не видел, – не стал оговаривать незнакомого ему человека дядька. Хотя и подмывало! Он собирался рассказать про выстрелы, но не успел. Тихий без замаха ударил его гранатой в зубы, и дядька потерял сознание. Похоже, надолго.
Когда он пришел в себя, то увидел лицо склонившегося над ним участкового. Вокруг сновали милиционеры, бандитов не было видно. Собравшись с силами и охнув, дядька сел, слизнул кровь с разбитых губ, потрогал синяки под глазами, потом зубы – трех как не бывало, еще четыре шаталось. В голове шумело. Такой родной в этот момент Кобель протянул ему граненый стакан с водкой.
– Прими, Максимович! – с чувством произнес он. – Легче станет!
У дядьки не то от умиления, не то от жалости к самому себе и обиды брызнули из глаз слезы. Он привычно задержал дыхание и махом, в два глотка вылил в себя водку, крякнул, чуть погодя попробовал закусить кусочком хлеба. Не получилось – больно! Но точно сразу полегчало.
Милиционеры было принялись о чем-то расспрашивать дядьку, но тому было не до разговоров. Он поднялся на ноги и стал осматривать поляну, отыскивая глазами своих обидчиков. Те стояли возле своих иномарок и выглядели растерянными. Дядька погрозил им кулаком и крикнул: «Сволочи! С черной “Волгой” тягаться слабо, на колхознике, козлы вонючие, решили отыграться!»
Дядька слышал, что обращение «козлы вонючие» для крутых – самое тяжкое оскорбление, и даже испугался собственной дерзости. Однако бандюки никак не отреагировали на него. Это подвигнуло дядьку на новое оскорбление. Он скинул до колен брючишки, трусы, повернулся к ним своей задницей и похлопал руками по тощим ягодицам. Милиционеры снисходительно посмеивались, а рэкетиры снова промолчали.
Насладившись местью, дядька надел штаны, снизошел до милиционеров и рассказал им о событиях злополучного дня. Коренастый, плотный капитан с колючим взглядом и начинающими седеть волосами потребовал описать привязанного к сосне человека.
– Чернов Женька, мужики! – удовлетворенно объявил он, выслушав дядьку, погрозил пальцем рэкетирам и прибавил: – Молодчина! Слушай, а про черную «Волгу» что-то сказать можешь?
Дядька (он вдруг ощутил собственную значимость) наморщил лоб и даже раскрыл было рот для дачи необходимых показаний. Но сразу выяснилось, что рассказывать особо нечего. В азарте погони он не слишком внимательно разглядывал ее. Не говоря о том, что и видел он эту самую «Волгу» минуту-две, не больше. Она показалась ему не слишком новой, стекла затемненные, вся в грязи…
– Короче, если с утра не повезет, то к вечеру и не жди! – махнул рукой дядька, заканчивая рассказ.
– Дядька Егор, да ты в рубашке родился! – не согласился с ним я. – Тебе, блин, сегодня просто сказочно повезло. Ты не представляешь, как лоханулись сегодня бойцы в черной «Волге», не пристрелив тебя, единственного свидетеля их преступления.
Ведь ты им абсолютно все испортил. Если бы не ты, то обвинение в убийстве двух рэкетиров было предъявлено огромному, в бинтах и шрамах мужику, который враждовал с бандюками, следил за ними, мотался по лесу на своей «Ниве», разыскивая место, где они спрятали пленника. Все шло к тому. Про разъезжающих на черной «Волге» бойцов никто бы даже и не вспомнил.
По идее, должен был ты, молодой и красивый, лежать с дыркой в голове рядом с братками Мясника и собаками Пельменя. А ты вот сидишь, дома живой и практически невредимый, пьешь со мной водку, худо-бедно закусываешь, да еще, блин, и ворчишь. Нет, дядя, тебе точно повезло!
– Ну, племяш, умеешь утешить, как никто! – подавился куском котлеты дядька. – А что… Давай, Валер, выпьем за удачу!
Его тут же развезло, потянуло на сентиментальность.
– За что они меня отделали? – допытывался он, указывая на выбитые зубы, заплывшее лицо, роняя мутные слезы и рассчитывая на мое сочувствие. Но он ошибся.
– Окорота нет! – усмехнулся я. – Вот и распоясались. У сильного всегда бессильный виноват. Ты-то сам, блин, за что тетку колотишь? Вот опять с синяком ходит. Окорота нет. Руки чешутся. Так и они!