– Завтра! Завтра! – отвечала панна Дыонизова, как всегда, суховато и резко.
– Завтра, – повторила Кристина. – Завтра придем сюда! А сейчас на Беднарскую!
Станислав неприязненно поглядел на куклу.
– Сделай одолжение, заверни это сокровище в бумагу! – сказал он сурово. – Привлекает внимание, – добавил он, смягчившись, ему не хотелось обижать сестру насмешками, что в ее, мол, возрасте с такими игрушками по улице не ходят.
Они пришли домой, и Кристина сказала вдруг с неожиданной серьезностью:
– У них теперь началась новая жизнь.
Он не сразу понял, о ком идет речь.
– Ты видел, как Галя счастлива, что известие о смерти отца оказалось неверным. И что именно Ирэна Ларис… его нашла, спасла ему жизнь…
Она умолкла. И тотчас же снова заговорила о том же:
– Сташек, а ты видал когда-нибудь Ирэну Ларис?
– Только на фотографиях.
– Она, наверное, красивая. Больше, чем красивая. Все восторгались ею. Ее пением. Когда они познакомились с паном Миложенцким, она уже была знаменитостью. Но вышла замуж и перестала петь. У них родился Антек, потом Галя. Но пани Ларис все равно решила вернуться на сцену. Муж не разрешал. Он любил ее больше всего на свете и боялся потерять. Ну и потерял. Когда она настояла на своем, думали, он сойдет с ума или застрелится. Мать его не могла этого забыть. Во всем винила музыку.
– А ты откуда все это знаешь?
– Марцинка рассказывала, когда мы стирали куртку Стасика.
Кристина говорила об этом так естественно, как будто разгадка столько лет мучившей ее тайны была чем-то самым будничным.
А потом все же не выдержала и, должно быть подражая Марцинке, заговорила восторженно, нараспев:
– Они расстались. Из-за музыки. Из-за пения. Из-за сцены. Любили друг друга больше всего на свете. Но и уступить не могли. Поссорились. «Пока не позовешь – не вернусь», – сказала пани Ларис. А он не уступил. Пани Ларис ни разу не пришла к себе домой. И сюда на Козью. С мужем не видалась ни разу. С Галей тоже. Только Антек у нее иногда бывал. А бабушка убивалась из-за сына и во всем винила музыку и невестку.
– И поэтому музыка в их доме была под запретом?
– Конечно… Но только… Не мешай! – И Кшися снова заговорила торжественно, чуть протяжно, должно быть от Марцинки переняв этот тон. – В тридцать девятом люди передали, что ротмистр погиб в отряде Хубала. Об этом сообщили пани Ларис. А она говорит: он живой. «Он звал меня, я слышала». Люди говорят, что когда человек умирает, он перед смертью думает о тех, кого любит, иногда родные слышат его голос. А пани Ларис свое: «Он не умер, я знаю. Он жив».
Поехала, искала. Нашла, только не там, где были бои, а в глухой деревне, в овине, у чужих людей. Как он туда попал, кто его вынес – неизвестно. Он был весь изрешечен пулями, осколками, его узнать было нельзя. И горло было задето, думали, никогда не сможет говорить.
А пани Ларис сделала чудо. Если бы не она, ему бы не жить. Она уговорила врачей сделать какую-то там уникальную операцию… И еще она все это время принимала участие в подпольной деятельности. Устраивала тайные концерты. Необыкновенная женщина. Но сюда, на Козью сообщила, только когда ротмистр поправился и она смогла привезти его в Варшаву.
– И этот концерт – знак примирения с его матерью?
– Я ночью несколько раз просыпалась, а они там, где-то за стеной, все говорят и говорят, будто хотят наговориться за все годы разлуки.
– А я ничего не слышал. Спал как убитый.
– Ничего, кроме утренней тревоги! – Она рассмеялась, вспомнив, как напугали их со Стасиком гулявшие по подоконнику голуби. И опять вернулась к своему рассказу.
– У них новая жизнь. Вокруг смерть, несчастья, а у них все заново.
В этот вечер Станислав долго не мог уснуть и все повторял Кшисины слова: «Вокруг смерть, беды, а у них все заново».
И невольно вспомнил Галю и ее приглашение – завтра непременно зайти.
Глава XVII
Еще до рассвета он проснулся от какой-то непонятной тревоги. Открыл глаза и в редеющем сумраке увидел свой костыль, прислоненный к стулу, и куклу на середине стола, там, куда ее вчера водрузила Кшися со словами: «Осторожно, не разбей, она из фарфора!»
Станислав не мог понять, откуда эта тревога, вокруг царила глубокая, ничем не возмутимая тишина.
И только потом он сообразил, что именно эта тишина и тревожит его, вызывая страх. По утрам его всегда будил доносящийся сверху стук каблуков и негромкие, приглушенные мужские голоса. Потом этажом выше хлопали двери, на лестнице раздавался топот сапог – кто-то спешил, сверху вниз, через две ступеньки, лишь бы поскорее, и наконец наступала тишина, – сигнал для Станислава, что, если он хочет успеть в свою фирму, пора вставать.
Теперь в квартире над ними стояла глубокая, мертвая тишина. Невинные слова «в доме чисто» означали, что всех жильцов и гостей, посещавших эту квартиру, гестаповцы увезли на допрос и пытки, и обратно они не вернутся.
Шум за стеной, на кухне, отвлек Станислава от мрачных мыслей. Это Кристина встала и принялась за обычные утренние дела.