Утром их разбудил Жоффруа Де Пеньяк. Они снова тронулись в путь. Нельзя было терять время. Сесиль приняла успокаивающую настойку, которую накануне приготовила ее дочь, чтобы не страдать «морской болезнью», и весь оставшийся путь проделала практически в полусне, чего нельзя было сказать о Марианне, которая чем могла, помогала уцелевшей команде и крестному. Измотанные, но невредимые, спустя два дня они поднялись на борт торгового судна «Голубка», стоявшего в порту Руана.
«Голубка»
Хвала небесам! Наконец-то они на «Голубке»! В безопасности! Мать и дочь были несказанно рады почувствовать себя защищенными. В каюте их ожидал отдых, о котором Марианна и Сесиль Д Мар могли только мечтать: бочка с теплой водой, своевременно приготовленная чьими-то заботливыми руками, душистое прованское мыло, чистые простыни, свежая одежда! Теплый ужин на столе! Они наслаждались простыми радостями жизни после тягот опасной дороги, и это время казалось им божественно прекрасным.
Сесиль и Марианна негромко разговаривали, обсуждая произошедшие за все это время события. «Жан», как они уже назвали еще нерожденного малыша, чувствовал себя хорошо, как и мама, «морская болезнь» прошла, и это само по себе не могло не радовать. Марианна так и не решилась спросить ее о причине их бегства из Парижа, чтобы не расстраивать и не заставлять лишний раз нервничать.
Они, наверное, потеряли счет времени, предаваясь водным процедурам и, скорее всего, не услышали предупредительный стук в дверь, потому что едва успели прикрыть свою наготу, когда к ним неожиданно вошли, совсем не кстати, с визитом вежливости сыновья Де Пеньяка – Гийом и Филипп. Сложилась неловкая сцена.
– Добрый вечер. С прибытием! – Несколько растерянно приветствовали они женщин после некоторой паузы, понимая насколько не ко времени был их визит.
– Спасибо, рады вас видеть. – Несколько смущаясь, устало и церемонно ответили Сесиль и Марианна. Они и вправду искренне рады были бы их видеть, но хотя бы получасом позже.
Мать Марианны предполагала, что юноши сразу удалятся, но она ошибалась: вместо этого Гийом застыл в ступоре у двери, опустив глаза, а Филипп уставился на нее самым бесстыдным образом.
Филиппу исполнилось двадцать четыре года. Он был холодно красив: черные вьющиеся волосы и цвета бледно-голубого топаза прозрачные холодные глаза вкупе с острыми, точеными чертами лица делали его похожим на молодого орла-стервятника. Конечно, он больше походил на отца, чем его светловолосый брат. Однако основное сходство ограничивалось, к сожалению, только вьющимися черными волосами, потому что глаза Жоффруа Де Пеньяка, тоже удивительно сине-голубые, были слишком рассудительны и теплы, не в пример глазам сына, а черты лица были мягки и обтекаемы. С возрастом крестный Марианны стал немного полноват, не смотря на кипучий и энергичный характер, но этот факт только усиливал ощущение надежности и желание уткнуться лицом в его плечо, таким добродушным и уютным он казался.
Марианна, если сказать честно, с раннего детства недолюбливала Филиппа. Он всегда производил на нее отталкивающее впечатление и внушал неприязнь. Девушка видела по его поведению, что Филипп «испорчен» и имеет много дурных наклонностей, однако оставляла свои выводы на этот счет при себе.
Сесиль то же была не в восторге от старшего сына Жоффруа. Особенно ее раздражала его манера смотреть на нее. Этот взгляд, с тех пор, как он перестал быть желторотым юнцом, вгонял взрослую женщину в краску. Она осознавала, насколько она красива, и, возможно, привлекательна, но Филипп был для нее «сыном», таким же, как и его брат Гийом. Да, она была на десять лет моложе их матери, но и на девять лет старше его самого. Это было… возмутительно!
Младший сын Жоффруа Де Пеньяка был совсем другим. Замкнутый и молчаливый он казался образцом правильного воспитания. Наверное, поэтому, все старания Марианны «разговорить» его с детских лет ничем не заканчивались. Она знала, что она «Орхидея, поедающая мух», как прозвал ее Филипп, а Гийом… Копия своей матери. Прямые густые цвета спелой ржи волосы, ярко зеленые глаза, хорошо очерченный рот. Им просто можно было любоваться. Любая женщина позавидовала бы его природной красоте. Но вид его был не женственен, а наоборот угрюмо-упрям, в противоположность его старшему брату, всегда игравшего легкой усмешкой на губах. Хотя разница в возрасте у братьев была около года, и их должно было что-то объединять, они были всегда порознь как день и ночь. И сейчас более чем когда-либо, ощущалось их противостояние друг другу. Вечер был тихим, но в воздухе пахло бурей.
– Мадам Сесиль! – Начал Филипп, не замечая крайней неловкости сложившейся ситуации, а, может быть, действуя и нарочно, – Вы стали еще прекраснее. Вашей фарфорово-белой коже и вашим синим глазам позавидовала бы любая сирена! – Он потянулся поцеловать ее руку, но запнулся, и из-за тесноты каюты упал перед Марианной на одно колено. От злости и неожиданности, раздраженный, он проскрипел зубами: