— Найдет, эта найдет. В кого она такая? И не трогай меня, говорит, и не наставляй. Я без мужа жить не буду, не хочу. Что с ней говорить, только хуже будет. Изводилась она. Квартирант выпивать принесет и ее соблазняет. Вот еще что. Конечно, возраст у нее еще не уклонный, не после пятидесяти. Если бы не дети, пускай бы делала, что хочет. А детей жалко: перед детьми. Они все понимают. Уже, наверно, осудили ее.
— А забери себе детей, в крайнем случае по суду.
И воспитывай, — посоветовала Люся, надевая через голову платье. — Я побежала.
— Она не отдаст. Беги, беги, завтра приходи, — попрощалась Галина Ивановна, одернув платье Люсе, — расскажешь, как гуляла. Картину будете смотреть?
— Обязательно, — уже из дверей сказала затейница.
— Содержание расскажешь.
Галина Ивановна прилегла на кровать. Она была после ванны, ее красное, распаренное лицо лоснилось, глаза были полузакрыты, волосы закручены и повязаны вафельным полотенцем.
— Прямо сплю я беспощадно, — проговорила она, — беспощадно сплю. Особенно после купанья.
Она сразу задремала, и ей приснилось, что они с Машей, молоденькие, сидят в избе, мама с ними, и ткут на маленьких станочках. И у них с Машей плохо получается, а у мамы такая красота, на полотенце какие-то человечки в шапках, и птицы, и цветы.
Что-то стукнуло, и Галина Ивановна проснулась.
В комнату вбежала Мария Ивановна и повалилась на стул. Красные пятна горели у нее на лице, бледные губы были еще белее обычного, она задыхалась, не могла говорить.
— Что? — крикнула Галина Ивановна. — Говори, что?
— Дети, — простонала Мария Ивановна, — в деревне пожар.
— Что ты знаешь?
— Сгорел дом, дом на особняке, — выговорила Мария Ивановна и стала раскачиваться на стуле, закрыв глаза.
— На особняке только мамин дом, — сказала Галина Ивановна. Она уже вскочила с кровати, сбросила фланелевый халат и полотенце с головы.
Мария Ивановна с белым лицом, сцепив руки, мерно раскачивалась из стороны в сторону и стонала.
Галина Ивановна оделась.
— Что ты еще знаешь, Маша, говори, — просила она.
Мария Ивановна не отвечала.
До деревни, где жила их мать и гостили дети, было километров сорок. Нужно было достать машину.
— Ну, поехали. — Галина Ивановна еще не знала, как они будут добираться. В деревню ходил автобус, но не в это вечернее время.
Если Люся еще дома, если еще не ушла, а сидит и ждет ухажера, Галина Ивановна знала, она поможет. Люся человек действия. Недаром ребята с таким удовольствием выполняют все ее приказания.
— Можно еще попробовать позвонить, — тихо сказала Мария Ивановна и опять застонала. — О-ох, о-ох, горе!
— Поедем, — приказала Галина Ивановна, — надо ехать.
— Я не поеду, я боюсь, я не поеду, я боюсь, — повторяла Мария Ивановна.
— Ну сиди здесь, бессовестная! — крикнула Галина Ивановна. — Какая ты мать после всего!
— Ой, ой, ой! — причитала Мария Ивановна и не двигалась с места.
— Но если дети живы и ты после этого не выгонишь своего квартиранта, то после этого ты…
— Никогда… никого… я выгоню… деточки, — рыдала Мария Ивановна.
— Ну поедем, перестань, Маша, разве можно так, — попробовала успокоить сестру Галина Ивановна.
— Не могу, боюсь, — всхлипывала та.
Беспомощная, жалкая, Мария Ивановна ничего не могла. Только плакать, вскрикивать и раскачиваться на стуле.
Галина Ивановна убежала, а сестра осталась сидеть на стуле, время от времени повторяя: «Выгоню его, выгоню… дети».
Люсю Галина Ивановна встретила около своего дома, и Люся, конечно, помогла. И Люся и ее ухажер побежали вместе с ней и достали машину. Люся, ничего не спрашивая, села и поехала вместе с Галиной Ивановной, а ухажер сказал, что он будет их ждать и не ляжет спать, пока они не вернутся.
— Все будет в порядке, — добавил он и отдал Люсе свой пиджак.
— А мы утром вернемся, не раньше, это далеко, иди лучше в кино, — сказала ему Люся, ловко прыгнув в кузов грузовика. — Только один иди, на мой билет никого не води. Какому-нибудь мальчику отдай. Слышишь!
Темная деревня спала; крайний дом, где жила мать, стоял на месте, и Галина Ивановна с Люсей с трудом достучались, перебудили ребят, разбудили старуху.
Тревога оказалась ложной, у кого-то сгорел сарай. Проснувшиеся ребята сказали, что сарай горел быстро, хорошо, но бабушка цыкнула на них. Пожар в деревне внушает ужас старому человеку.
— Сгорел сараюшек, все одно страшно, — сказала старуха. — А ты чего переполошилась, доченька, ночью приехала?
При свете яркой лампочки Галина Ивановна разглядела, что племянники загорели, посвежели и глаза у них веселые, детские. Не то что в городе, — там ей всегда казалось, что они смотрят всепонимающе, как взрослые. Про мать они спросили только один раз, почему она не приехала.
— Мама дежурит, — ответила Галина Ивановна, зная, что дети гордятся, когда их мать дежурит.
Маленький старинный ткацкий станочек, который она недавно видела во сне, стоял в углу. На нем уже много лет никто не ткал.
На обратном пути Люся крепко спала на плече у Галины Ивановны.
— С добрым утром, — сказала она, проснувшись только около своего дома.
Войдя к себе, Галина Ивановна не удержалась и обняла сестру. Обе заплакали.