Сокровища на земле

Девочку звали Валей. Мать у нее умерла, а отец был геолог, разведчик нефти, постоянно в отъезде.

Валя росла одна. Никто не спрашивал у нее отчета ни в чем, никто ничего от нее не требовал. Отец иногда с тоской смотрел на дочь и думал: «Плохо тебе без матери. Как ты растешь, чем тебе помочь?» И еще отец думал себе в утешение, что в конце концов все вырастают и становятся людьми.

Видя тройки в ее дневнике, отец стыдился ругать Валю, только спрашивал:

— Ну что же это ты, как же так?

Валя никогда не оправдывалась, не говорила, что учительница виновата.

— Это ничего, папа, — говорила Валя, — я могу исправить.

Но не исправляла, это было неважно и для дочери, и для отца.

— Лучше расскажи, как у тебя дела, — спрашивала Валя отца.

Отец Вали тоже был высокий, с торчащими седеющими волосами, губастый, широкоскулый, с такою же удивленной улыбкой. И так же, как Валя, сутулился из-за своего высокого роста.

И отец начинал рассказывать про новое, недавно открытое месторождение нефти. Богато нефти, говорил он, но трудно будет первую зиму с жильем, в деревнях теперь на квартиру пускают неохотно, в деньгах не заинтересованы.

— А где дальше бурить будете? — спрашивала Валя.

Отец показывал по карте.

Вечером к отцу приходили товарищи, и Валя, засыпая на кровати за ширмой, слышала их голоса.

— …Так, конечно, дикой кошкой мы вышку ставить не будем!

— …Ты одного токарька приладь, он тебе потихонечку твои трубы и нарежет.

— …Тогда начнем вызывать нефть…

Валя улыбалась. В детстве казалось странным, как это вызывать нефть. «Нефть, нефть, иди сюда». Теперь она знала, как вызывают нефть, как бурят, знала все, о чем говорили отец и его товарищи.

Уезжая, отец просил соседку Анну Сидоровну и новую соседку Цветкову, молодую женщину, которая недавно появилась в квартире:

— Присмотрите за дочкой, пожалуйста, опять, понимаешь, уезжаю.

— Приглядим, — весело отвечала Анна Сидоровна, — цела будет.

Цветкова говорила вслед Валиному отцу:

— Других забот у нас нет. Интересно это как.

И высоко вскидывала узкие плечи.

У Цветковой был муж слесарь, работящий и молчаливый, и двое детей, мальчик и девочка, погодки. Цветкова сразу начала беспощадную войну с Анной Сидоровной, требуя, чтобы дети играли на кухне. Анна Сидоровна не разрешала. Цветкова шумела.

— Детям на кухне даже поиграть нельзя. Ну, первый раз встречаюсь, с таким случаем!

— Кухня — это кухня, — отвечала Анна Сидоровна.

— Вам разве не все равно? — спрашивала Цветкова и упиралась руками в крутые бедра.

— Кухня — это кухня, — тихо, с бешенством повторяла Анна Сидоровна, — я вам сказала ясно и прекрасно.

— Интересные вы какие. Ну нет! Ну-у нет!

Анна Сидоровна уходила, а Цветкова в ярко-красном шелковом платье, в клетчатой косынке на вьющихся пепельных волосах оставалась на незавоеванной кухне.

— Девять лет скиталась по квартирам, получила свой угол, и пожалуйста, детям на кухне даже поиграть нельзя. Пускай тогда дают другую квартиру. Начальники… Больно начальники самонравные. Этих начальников нужно немножко на другую работу поставить.

Цветкова подолгу говорила про начальников что-то непонятное, и Вале все хотелось у нее спросить, что это за начальники.

Валя предложила Цветковой:

— Пускай ваши ребята у меня в комнате играют. Комната большая.

Цветкова залилась краской.

— Ну-у нет. Из принципа.

Потом сердито согласилась, и дети стали играть в Валиной комнате.

Валя мало бывала дома. На улице ей было лучше.

Она была связана с жизнью города и так же, как город, была связана с нефтью.

В детстве она разбивала камнем синеватые маслянистые пленки во всех лужах и водоемах, искала нефть. И повторяла ребятам слова отца: «Если где-нибудь плавает пленка, ее надо разбить. Нефтяная на круглые куски разобьется, а у железистой будут кусочки с острыми краями».

Вместе с мальчишками со своей улицы она бегала смотреть, когда пускали электрообессоливающую станцию, называемую звучным словом «элоу». Она ходила на первый промысел, помогала сажать сад, на третьем промысле смотрела, как строят ремонтную мастерскую своими силами. Она слышала, что начальник треста сердится на эту станцию и говорит: «Втянули вы меня в авантюру», и ей нравилось, что он так говорит. Она знала, где рабочим привозят родниковую воду, а где в бачках налита промышленная вода.

Она употребляла нефтяные словечки, говорила о нефти и думала про нефть.

Валя бегала по городу из конца в конец, ездила на попутных машинах на промыслы к знакомым операторам, возвращалась домой измазанная мазутом, в пыли. Отец никогда не ругал ее за то, что она бегает по промыслам.

Однажды, когда Валя приехала от отца с разведывательного бурения, обгоревшая на солнце, в штанах и застиранной куртке, соседка Анна Сидоровна сказала ей:

— Не годится так ходить. Стыдно. Возьми у отца денег, дай мне, я штапеля на платье тебе наберу и сошью или модистке отдам. И так-то ты нескладная и одета еще как нищая. Никто тебя замуж не возьмет, сироту.

— Я замуж не собираюсь. И я не сирота.

Валя ушла к себе в комнату и заплакала.

Анна Сидоровна бросилась к ней.

— Валюта, не плачь, я не со злом сказала. Надо тебе платье новое справить.