Сокровища на земле

В кухне появилась Цветкова, подбоченилась.

— А она сама знает, что некрасивая. А с лица не воду пить…

Вышел муж Цветковой в белой шелковой рубашке с розовой штопкой около молнии, с татуировкой на обеих руках, сказал жене:

— Иди в комнату. Думай, что говоришь.

— Вы на самолюбии у меня не играйте, — завела Цветкова привычным скандальным голосом, даже не взглянув в сторону мужа. — Я такое же участие в сироте принимаю. Меня ее отец просил за ней смотреть.

— Иди в комнату, — повторил муж.

Валя выбежала на кухню, крикнула:

— Никто пусть за мной не смотрит, не надо мне!

И ушла до ночи на улицу, чтобы не видеть никого.

— Настолько все тупые, настолько самомнительные, — продолжала Цветкова, — что удивляюсь.

— Тьфу! — сказал муж, повернулся и ушел. Анна Сидоровна тоже заперлась у себя, расстроенная до слез. А дети Цветковой вприпрыжку поскакали в Валину комнату и стали там играть на полу кусками керна, тяжелыми плашками выбуренных пород, которые привозил отец и собирала Валя.

Валя окончила девятый класс. Летом она обычно уезжала к отцу и кочевала вместе с ним от буровой к буровой и выполняла несложные и скромные просьбы разведчиков, оторванных от семей. Привозила бумагу, конверты, нитки, папиросы. Она стремилась туда, потому что там была настоящая жизнь.

— Разведчики-нефтяники, как моряки в далеком море, не видят земли, — повторяла она слова отца.

Ей казалось, что она что-то значит для буровиков, которые называли ее Валюшей и среди которых были разные люди — и молодые отчаянные ребята, и старые мастера, люди огромной физической силы и таинственного «чутья нефти», и просто временные, случайные люди, привлеченные заработком. Своих нефть никогда не отпускала, а временные скоро уходили, не выдерживали.

Вале нравились настоящие нефтяники, вольные люди, не привязанные ни к чему, кроме скважины, которую они сейчас бурили, кроме этой дырки в земле, которую они сверлили с таким упорством, трудом и риском. Нефти могло не оказаться. Это была разведка.

— Керн взяли? — интересовалась Валя. Она любила разглядывать круглые, аккуратно вырезанные куски породы, выхваченные, вырванные глубоко под землею. Керн выдавал тайны недр, по нему судили, что находится там, где сейчас идет бурение. Валя понимала эти каменные знаки.

Разведчики ставили свои вышки то в поле, то на холме, то на лугу среди ярко-лиловых больших, как чашки, колокольчиков. Устав за вахту, бурильщики бросались тут же на траву и спали под неровный рокот мотора и просыпались, когда мотор замолкал.

А в траве росла душистая крупная земляника. Валя собирала ее и стеснялась угощать бурильщиков, уж очень они были грубые и голосистые парни, а они собирали землянику для Вали и отдавали всю ей, а сами не ели, не привычные ничем баловать себя. Главным для них было курево. Когда у всех кончались табачные запасы, они собирали окурки, сворачивали из них большую сигару, делали по две последних затяжки, и после этого на буровой воцарялась тишина, прекращались шутки и разговоры.

Тогда Валя собиралась в путь. Никто не просил ее, но она торопилась, повязывала голову платком, обувалась и говорила: «Давайте деньги, ребята». Она шагала десять, пятнадцать километров, сколько было до ближайшей деревни, и для нее не могло быть важнее дела, чем принести папирос и табаку на буровую.

В это лето Валя изменилась, внезапно проступила в ее лице прелесть юности, и все, что раньше казалось нелепым и некрасивым, вдруг стало необычным и привлекательным: и широкий нос, и скулы, и азиатские глаза. Даже волосы перестали торчать, как склеенные, но этому было вполне реальное объяснение. Городская вода была очень жесткая, все жители страдали из-за воды. Валя знала и объясняла Цветковой, что жесткость воды сорок процентов, предел нормы. Но упрямая Цветкова считала, что в воду добавляют хлор, и кричала свое:

— В воде флорка. Из-за флорки ее пить невозможно! — И ругала начальников.

Летом не было Цветковой, слава богу. А в некоторых местах можно было найти прозрачную хорошую воду, и волосы Вали после мытья становились красивыми и мягкими.

Валя купалась в речках, как купаются беспризорные дети, пока не посинеют и не начинают дрожать. Тогда она вылезала и начинала бегать, чтобы согреться.

Отец и Валя ездили на крытом брезентовом зеленом газике, и все за нефтью, в поисках нефти.

Валя говорила отцу:

— Нефть у нас тут должна быть.

А отец отвечал:

— Я и раньше знал, что на Васильевской нефть есть. Как туда двинули-то разведочку, ну и нашли нефть.

— Ты всегда говорил. Я помню. — Валя гордилась, что у отца было «чутье нефти».

Отец рассказывал:

— Зимой пурга воет, как волки. Такой вой страшный. Машина застревает в снегу. Толкаешь ее, толкаешь, и кажется, что сил уже нет. Конец. И вдруг трактор шумит.

И Валя представляла себе, как живет отец и другие разведчики зимою в пургу, когда она сидит у себя в теплой комнате на диване и читает книгу и смотрит на окно, занавешенное мохнатым ярким китайским полотенцем.

— А мы сейчас опять настроили вышек. Опять зимой бурить будем. Придется платить разрывные с семьями.