– Но если мы побьем их каким-то чудом здесь – не надо забывать, что у них есть пистолеты! – боцман яростно скреб выпуклую грудь ногтями, – то как оправдаемся перед полицией? Скажут, что прирезали сенатора из-за денег, даже если и припрячем где-нибудь это самое золотишко на черный день. Так – смерть, и по-иному – пожизненная каторга. Влетели, похуже селедок в сети, не выдраться!
– Под присягой покажем, что себя защищали. – Роберт, похоже, давно уже продумал все возможные версии.
– Обвинят в сговоре с целью разбоя. Вот если они первыми нападут и у нас не останется другого выбора, как только драться насмерть, тогда иное дело. По крайней мере совесть наша будет перед Богом чиста и никакое следствие не сможет нас запутать, допрашивая поодиночке…
– Чем драться, Майкл? Сухарями их не «перестреляешь»… Эх, поплачет моя мамочка! А прекрасная Эмми выйдет замуж за какого-нибудь прощелыгу из окружения генерал-губернатора! – тонкие усики дергались, словно Роберт вот-вот заплачет от досады…
И в матросском кубрике витал дух беспокойства. Во сне вздыхал Чжоу Чан, метался Джим: ему в который раз снился тонущий у Перл-Харбора крейсер. Словно от сибирских морозов вздрагивал под простыней Есио, а Степан Чагрин сквозь узкую смотровую щель танка снова видел злополучную речушку Майтугу, заросшую камышами, видел рощу на небольшом возвышении там, за речушкой. Надо было на полном ходу проскочить по узкой земляной дамбе, обогнуть четыре серебристых емкости, в которых до войны хранилось колхозное топливо тракторам и комбайнам, и занять удобную позицию для обстрела фашистов у деревушки под названием Выселки… Легко сказать – проскочить, да на той дамбе каждый сантиметр пыльного покрова пристрелян из пушек и пулеметов! Два наших танка уже лежат на обочине с обгорелыми корпусами, теперь настал их роковой час испытывать судьбу на везение…
Командир танковой роты, бывший самарский машинист паровоза Александр Соколов отдал приказ: он идет на дамбу первым, его ведомые, проскочив через Майтугу, расходятся правее и левее, используя складки местности, всем прорываться к нефтебазе и зайти во фланг немцами занятой рощи. Во время их прорыва рощу будет обрабатывать полковая артиллерия и минометы…
Они рванулись вперед следом за артзавесой. Танк старшего лейтенанта Соколова удачно миновал дамбу, окутавшуюся вмиг столбами дыма и пыли. Оказавшись на том берегу Майтуги, стреляя из пушки, он приблизился к нефтебазе, но здесь страшный удар снаряда разворотил гусеницу.
– Чагрин! – услышал Степан в наушниках спокойный голос Соколова. – Быстрее в обход! Я прикрою из пушки! Давай, Степка, дави этих гадов до последнего таракана!
В искалеченной, полуизмятой гусеницами и перепаханной снарядами роще царил кромешный ад, летели вверх комья земли, ветки деревьев, кусты и трава, по роще секли тугие пулеметные очереди, пытаясь подавить оборону немцев. Через дамбу и вплавь поднялась в атаку наша пехота.
Получив приказ, Степан бросил танк влево, успел по неглубокому суходолу проскочить мимо нефтебазы и, поднимаясь к пустым, снарядами исковерканным круглым бакам, испытывал непонятное в душе ликование, как будто во всей этой долгой уже военной судьбе у него не было иной цели, как проскочить именно через эту дамбу и эту крохотную степную речушку с камышовыми берегами…
– Держись, братва! Сейчас устроим фрицам баню! – крикнул Степан, разворачивая танк таким образом, чтобы, едва башня выйдет выше среза суходола, открыть огонь с тыла по немецким батареям.
Получилось совсем иное: как только высунулись из-за крайнего нефтебака, прямо перед собой обнаружили немецкие танки, полным ходом летевшие к дамбе, через которую прошло уже несколько рот пехоты, подтягивалась легкая артиллерия…
– Огонь по танкам! – закричал Степан башенному и по рации сообщил старшему лейтенанту Соколову: – Командир, передай в полк: фашисты контратакуют двумя танковыми батальонами!
– Степан, держись! – тут же послышался в наушниках взволнованный голос Соколова. – Я передаю координаты на КП! Пусть перенесут огонь по танкам! Держись, браток, отходить нельзя, там пехота еще не закрепилась на берегу!
– Буду держаться!
Сержант Зыков выстрелил – головной танк немцев подпрыгнул, как лыжник на крутом трамплине, развернулся, и Зыков вторым снарядом разворотил ему бок. Танкисты посыпались из машины, спасаясь от пламени.
– Огонь! – снова скомандовал Степан, а сам дал сигнал механику Семенову после выстрела рвануть танк назад. Едва только сделали «шаг» назад, стараясь укрыться за объемистым нефтебаком, Зыков выстрелил еще несколько раз по крайнему к ним танку и перебил ему гусеницу, и тут от страшного по силе удара их Т-34 качнулся и замер, словно бык, оглушенный ударом молота по голове…
– Товарищ лейтенант, горим!