Сокровища Посейдона

Семенов надрывался в крике, но контуженый Степан еле слышал. В глазах все плыло, вперемешку с яркими искрами, его качало, как на легкой волжской зыби. Противная тошнота рванулась к горлу, захотелось свежего воздуха, но грудь заполняется едким дымом горящей краски и резины. Кто-то хватает его за ноги и тащит в черную бездну с нестерпимым удушливым смрадным воздухом. Степан рванулся из последних сил, лишь бы не рухнуть в эту преисподнюю, больно ударился головой об острый угол и… проснулся. Голова и в самом деле гудела от боли в затылке – метнулся во сне, ударился о переборку. Который раз видится ему последний бой с фашистами тогда, в сорок третьем, после знаменитой Прохоровки, а потом были плен, концлагеря, побег и травля дрессированными овчарками, снова концлагерь в западных землях Германии, изнурительная, на износ работа в шахте…

«Ну не-ет, гады ползучие, тараканы вонючие! Бил я вас тогда и теперь буду бить! За себя, за братьев Максима, Лешу, Мишу, от ваших рук принявших смерть раньше срока! Сумели удрать тогда, так и здесь найдется вам место! Попробуйте только заварить кашу против команды яхты, я вам постараюсь устроить такой Сталинград!.. – Степан стиснул зубы, напрягся, словно опасность уже подступила вплотную. – Ишь, шлиссен, шлиссен ему захотелось устроить на яхте! Я тебе покажу шлиссен! Только бы боцман Майкл с ребятами не сробели в трудную минуту, не попрятали бы голов под крылышко. Эх, черт побери! Жаль, был бы вместо немца Клауса матрос другой национальности, особенно если бы свой брат, русак!.. Клауса, без сомнения, сенатор прикормил подачкой. Надо этого оборотня устранить каким-то образом до открытой схватки. Ну, война свой план покажет! А все-таки фашисты засуетились, ведут себя вон как осторожно. Похоже, что и барыньку свою вооружили пистолетиком – сумочка у нее теперь всегда на левой руке висит и всегда полуоткрыта… Ишь, гадючка блескучая, тоже решила погреться в лучах дармового золотишка! А этот пузатый Кугель – вот уж действительно ядро! – весь денечек просидел в кресле у шпиля. И покрикивал, чтобы занимались делом, да не лезли бы к нему на бак! Ничего-о, – осторожно вздохнул Степан, – будет день, будет и случай…»

Он потрогал ушибленный затылок, повернулся на правый бок и попытался снова забыться в тревожном сне, но так и не смог. Когда засветился горизонт и заиграла боцманская дудка, он быстро оделся, поднялся на палубу и крякнул от удивления: в полном безветрии в густом тумане остров совсем не виден и угадывался лишь тем, что туман в том направлении был чуточку темнее.

Поочередно позавтракали: сначала пассажиры, потом матросы. Боцман дал команду спустить шлюпку на воду. Первым в нее сошел Карл, принял от Кугеля два акваланга, подождал, пока не спустился по веревочной лестнице отец и только после этого вставил весла в уключины. Фридрих тут же перешел на бак, величественно, как монарх на троне, уселся в кресло боком, чтобы вся палуба находилась под наблюдением. И, как вчера, рядом на раскладном кресле расположилась с неизменной белой сумочкой очаровательная, но до легкой бледности озабоченная баронесса. Она держала толстую книгу раскрытой, однако читать в такой ситуации, по-видимому, не очень-то тянуло. Марта положила книгу на колени, обратив тревожный взгляд в сторону острова, куда ушла шлюпка. Изредка и ненадолго она поворачивала голову на восток, откуда упорно, но пока безрезультатно пробивалось еле различимое солнце.

Между шпилем и ходовой рубкой у мачты сидел на складном стульчике насупленный кривоносый Клаус, напоминая внешним видом голодного сыча накануне охоты на мелкую дичь…

Степан решил спуститься в машинное отделение за монтировкой, которой он поднимал железные листы днища, проверяя, нет ли там воды, надавил на ручку, но дверь не открылась. Он заглянул в рубку, где Майкл и Роберт что-то делали в нактоузе компаса, разглядывая сине-красные вертикальные и горизонтальные магниты.

– Майкл, а где ключ от машинного отсека?

– Его нет в ящике, Штефан. Господин сенатор забрал, – угрюмо отозвался боцман, закрепляя зажимом квадратный брус-магнит. Широкоскулое заросшее бакенбардами и бородой лицо боцмана своим цветом походило на перезревший лимон.

«Ночью спал плохо, – догадался Степан и вспомнил свой кошмарный и навязчивый сон про сражение с немецкими танками. – Но что его может беспокоить? Или сомнения грызут душу, чует недоброе, как и я сам это чувствую?» – удивленно пожал плечами.

– А зачем сенатору ключ от машинного отделения?

– Догони и спроси, – невесело пошутил Роберт и выпрямился, а в глазах – страх и обида, как у собаки, которая совсем еще недавно имела хозяина, дом и службу, а в один час вдруг по старости оказалась согнанной со двора…