Сокровища Посейдона

– Хорошо… догоню и спрошу. Мне это особого труда не составит, привычен гоняться за немцами, – с накипевшей под сердцем злостью прошипел Степан, сквозь лобовое стекло рубки посматривая на парочку немецких «овчарок», усевшихся в креслах у мачты и у шпиля: баронессу он в расчет не брал. – Ишь, толстопузое ядро, вон как зыркает на нас! Не глаза, а настоящие огнеметы. И новоиспеченная сторожевая шавка Клаус у хозяйского порога! Да-а, – в раздумье протянул Степан и неожиданно на что-то решился, на что-то отчаянное, потому как легкая краска возбуждения покрыла загорелые скулы, а кулаки сжались сами по себе. – Знаешь, Майкл, мне так захотелось искупаться! Надо попробовать, какова на вкус здешняя водичка. Попробовать до того часа, когда нас заставят тут тонуть! А чтобы овчарки не услышали, как я буду спускаться в море, ты, Роберт, отвлеки чем-нибудь Клауса. Вот что, заставь его возиться с этими разноцветными брусками, чтоб он башку не высунул отсюда минуты три. И включи приемник погроме. Ты меня понял, Майкл? Давненько я не видел, как купаются в море немецкие сенаторы…

– Что ты задумал, Штефан? Ради бога, не спровоцируй стрельбу с их стороны! – Боцман из желто-зеленого стал белым. Маленькие глаза готовы были выскочить из тесных глазниц.

– О нет, Майкл, об этом не беспокойся! Я тут буду ни при чем. В море так часто происходят несчастные случаи. А эти трое без отца и сыночка станут смирными, как новорожденные котята… И мы тут же повернем яхту на Мельбурн. А золото пусть ищут те, кому оно дороже жизни. Зер гут? Так, кажется, говорит наш ласковый сенатор?

На Майкла, похоже, столбняк напал. С полминуты он ошалело смотрел на механика, потом мертвецкая бледность сменилась легким румянцем: он понял, хотя и не во всех деталях, намерения Степана, крепко пожал ему руку, прошептал:

– Конечно, лучше жизни нет ничего, хочется живыми домой вернуться. Да, лучше нищим вернуться домой, – повторил Майкл эту фразу еще раз, словно молитву перед сном, – чем пойти на дно с несбыточной мечтой разбогатеть при этих бывших фашистах. Иди на корму: там веревочная лестница не поднята. Но ради всех святых, ради наших детей – будь тысячу раз осторожен! Один твой неверный шаг и… Сам заранее бросайся в море и тони без ропота!

– Господь не выдаст, фашист не съест! – с отчаянием блеснул глазами Степан, пожал локоть Роберту, сказал чуть слышно: – Как только я спущусь, ты снеси мою одежду в кубрик и засунь в рундук, чтобы Кугель не приметил. Ну, братцы, я пошел…

Насвистывая песенку про Катюшу, Степан отошел на корму. В тумане чуть слышно плескалась вода у борта, внизу в кубрике громко смеялись Джим, Есио и Чжоу, пристукивая шахматами о доску. Есио Кондо восторженно вскрикивал при каждом удачном ходе, всю дорогу Джим и Чжоу, эти два заядлых игрока, выясняли между собой спор, кому владеть местной шахматной короной в шахматном поединке.

Через полминуты из рубки послышалась музыка: передавали концерт из Сиднея.

– Клаус! – Майкл высунул голову из двери. – Проверь и устрани девиацию: что-то у Роберта не получается!

Клаус поднялся со стульчика, поспешно прошел в рубку, увидел открытый нактоуз.

– Похоже, магнитные пары сместились от вибрации при ударе о подводную скалу, когда шли через рифы… – высказал предположение Клаус, поскреб ногтем кривое переносье. – Хорошо, придется повозиться. Где наши таблицы? – Клаусу надоело сидеть в одном положении на стульчике, хотелось отвлечься от непрошеных раздумий о себе, о будущей жизни. Да и поговорить просто с матросами, которые последние дни явно игнорировали его, отворачивались, когда он пытался о чем-то спросить.

– Вот, на столике лежат. Роберт, а ты проверь крепление штурвала, штуртросов и нет ли лишнего зазора у румпеля. Назад пойдем – снова может налететь непогода, тогда некогда будет исправлять на ходу. – Боцман уступил место Клаусу, вышел из рубки, встал у леерного ограждения и закурил. – Надо же, тьма какая! – прокричал он матросам, которые вдвоем возились около нактоуза. – Словно в огромном кипящем котле под крышкой варимся…

Фридрих Кугель промолчал или сделал вид, будто не расслышал реплики Майкла. Баронесса медленно раскачивалась в кресле, негромко напевая песенку на непонятном боцману языке.

«Ишь, будто оглох Кугель! Спесь, наверно, заела, разговаривать не хочет! Ну и черт с тобой, не очень-то и мне хотелось чесать язык с таким недобитком, как говорит этот русский Штефан… Наверно, Штефан прав, надо быть трижды осторожными, иначе не видать родного дома…»

Выкурив сигарету, боцман повернул голову влево – Степана на корме уже не было, а Роберт неприметно понес его одежду в кубрик…

«Помоги ему, Господь! Ты видишь, не от хорошей жизни на такое дело пошел Штефан!» – и Майкл набожно перекрестился.

* * *