Сокровища скифов

Брюнетка почувствовала моё внутреннее состояние нестабильности. Она вплотную подошла ко мне, нежно коснулась пальчиками небритой щеки и томным голосом пропела:

— Здравствуй, красавчик. Порезвимся?

Вы когда-нибудь видели в осеннем небе стаю журавлей? Покидая родные края они жалобно курлычут, зовя вас за собой, и внимая этому зову очень хочется последовать за ними, потому что грешное притяжение земли больше на тебя не действует. В теле возникает ощущение полета, за спиной вырастают крылья, сквозь кожу пробиваются перья, и ты начинаешь медленно подниматься в воздух!.. Я понял: ещё немного и я улечу. И тогда прощай мечты о Любаше и лучшей доли…

— Идём отсюда, — прохрипел я, как за спасительную соломину хватаясь за руку Отто фон Глыбы. — Забыли, зачем мы сюда пришли?

Тот пожал плечами и сказал, продолжая всё так же хитро щуриться:

— Тебе видней, — и шлёпнул брюнетку по ягодице. — Извини, милая, мы сегодня не в настроении.

Мы прошли через зал сквозь бессчётную череду искушений и остановились перед зеркальной стеной. Я сразу догадался, что логово Бори Гусева находится именно за ней и что с другой стороны она прозрачная. Мафиози из американских фильмов часто пользуются такими трюками, дабы следить за посетителями своих злачных заведений, и наши доморощенные гангстеры, видимо, тоже не ушли от них далеко. Будто ничего лучше придумать не могли. Едва мы подошли, сбоку открылась дверь и из неё выглянула конопатая физиономия Антошки.

— Проходите. Борис Степанович ждёт вас.

Заставлять его повторять приглашение мы не стали.

Борис Степанович, он же Боря, он же Гусь, он же враг мой по гроб жизни, оказался крупным мужчиной лет тридцати пяти, симпатичным и гладко выбритым. Причём как на лице, так и на голове. Он сидел в глубоком кожаном кресле, положив ногу на ногу, и курил толстую чёрную сигару. Ящичек таких же сигар стоял рядом на низеньком лакированном столике, где кроме него находилась бутылка французского коньяка и полупустой бокал. Голая девица, по типу той, что я встретил в зале, сидела перед ним на мягком ковре и держала на ладонях поднос с фруктами. И девка, и фрукты выглядели очень сладкими, из чего я сделал вывод, что Боря ни в чём себе не отказывает.

Слева от Бори стоял Антошка, а слева от Антошки на полу лежала… Любаша!

Сердце выпрыгнуло из груди, два раза обскакало комнату и вернулось на место. В первое мгновенье мне показалось, что Любаша не дышит, потому что платье цвета свежей сирени, любимое моё платье, на груди не поднималось. Её руки и ноги были связаны верёвкой, рот замотан какой-то тряпицей, похоже, галстуком. Длинные светлые волосы, которые я так часто видел во сне, в беспорядке разметались по лицу и полу, и Антошка, этот прыщавый негодяй, наступил на них своим грязним ботинком…

Я не стал церемониться, ибо нельзя строить из себя джентльмена, когда женщина твоей мечты находиться в столь плачевном состоянии. Я резко толкнул Отто фон Глыбу на кресло, другой рукой выхватил пистолет и направил его на Борю.

— Только дай мне повод!

Боря прикусил сигару и замер.

— А ты, — повернулся я к Антошке, — рыжий прыщавый недоносок, отойди от неё!

Антошка сделал шаг назад.

— Теперь нагнись и достань пальцами ботинок. Выпрямишься — вторая пуля твоя.

— Мне тоже нагибаться? — спросил вдруг Отто фон Глыба. Он сидел на полу у ног Бори Гусева в обнимку с фруктовой девкой и страдальчески морщился. Неприятная ухмылка наконец-то сошла с его губ.

— Сиди, где сидишь, — разрешил я.

Не опуская пистолета, я склонился над Любашей и осторожно убрал волосы с её лица. Её чистые проникновенные глаза смотрели на меня с надеждой и радостью. Именно ради этого взгляда я и шёл сквозь все невзгоды, обрушившиеся на мою бедную голову в последние тридцать шесть часов.

— Я знала, что ты придёшь, — тихо сказала Любаша, когда мне удалось освободить её от оков злого Гусева. — Я знала…

Я почувствовал себя героем. Всего лишь неделю назад я был скромным обывателем, никому не нужным и не известным — и вот герой. Приятно, чёрт возьми!

— Больше никуда одна не ходи, — скромно ответил я, помогая ей подняться на ноги.

Первый раз в жизни, точнее, первый раз за всё время нашего знакомства, я держал её в своих руках, прикасался к её телу, чувствовал тепло её дыхания, и мне казалось, что я вернулся домой. Ощущение чего-то родного, близкого, доброго охватило всего меня и потянуло в бесконечную пустоту блаженства и страданий, где влюблённый человек превращается в зыбкую эфемерную субстанцию не способную к действию. Я понимал, что сейчас не время погружаться в мечты, что маленькая слабость может обернуться большими потерями, но ничего поделать с собой не мог…

К жизни меня вернула Любаша. Она осторожно высвободилась из моих цепких объятий и сказала:

— Даниил, надо их связать.

Я встряхнулся. Да, сначала общественное, потом личное, и перенацелил пистолет на немца.

— Уважаемый Отто Фридрихович, будьте любезны, окутайте Борю этими путами, — и ногой швырнул ему верёвки, которые только что снял с Любаши.