Сокровища Валькирии. Правда и вымысел

– Я и так много пропустил… – залепетал я. – Конец учебного года, сессия…

– Будет тебе сессия на нарах! Если ты не можешь вспомнить, как в тайгу попал – какие экзамены?

– Ну чего ты пристал-то к парню? – вступился старичок. – Знаю я ихнего брата. Конечно, надрались в компании, вот и попал…

– Ты, Григорьич, помолчи пока, – попросил участковый. – Он должен сам вспомнить.

– Да где он вспомнит? Вон ко мне каждое лето едут из Перми, и студенты, и ученые, – затараторил дедок, наверняка подсказывая мне. – День сидят на Колве, вино хлещут, медовуху да песни поют, а ночью на гору залезут и летающие тарелки смотрят. Трезвые – так ничего не видят, а как напьются!… И было, терялись!

И так, я находился в Пермской области, где-то на севере, поскольку река Колва там и сейчас есть от чего плясать!

– Заблудился в лесу, – проговорил я. – Ночью отошел от костра и дальше не помню…

Видимо, участковому не очень-то хотелось вдаваться в подробности и версия моего соседа по палате для него была убедительной, по крайней мере, пьянкой он мог объяснить, почему я оказался в тайге. И мне она понравилась (причем так, что я потом с легкой руки старика действие романа перенес на Чердынь, Колву и Вишеру), однако «признаваться» впрямую нельзя и отвечать следует, ничего не утверждая.

– Ну, когда у тебя память отшибает? После бутылки? Двух?… Сколько выпили-то?

Я вспомнил, о чем просят студенты, когда попадают в вытрезвитель.

– Очень прошу вас… Не сообщайте в университет. Могут отчислить, много пропустил…

Участковый начал воспитывать, и это был хороший признак.

– Нажрался, заблудился, теперь из-за тебя надо сан-борт в райцентр гнать! А ведь не пацан, тридцать три года!

– Не надо санборт, – попросил я. – Отлежусь немного и уеду сам.

Только не сообщайте…

– На чем уедешь? Весна, дороги развезло и ни одного моста на речках.

– Да уж, нынче весна так весна. – добавил старичок. – Зима снежная была, в горах столько навалило…

– Нет уж, отправим, и еще вертолет оплатишь! – заявил участковый.

– Откуда деньги? На стипендию живу…

– Привыкли! Если студент, значит, никакой ответственности!

Отпустят волосья и ходят, недоросли, мать вашу…

– Чего уж так-то? – опять вступился дедок. – Ну, бывает, ошибся молодой человек. Все мы не святые…

– Ладно, отлеживайся, – слышно было, участковый сумку взял с тумбочки. – До чего себя довел, а? Дистрофик!… Хоть понял что-нибудь?

– Понял, на всю жизнь наука, – забормотал я ему в след. – Спасибо!

– А ты ведь не по пьянке в горах-то оказался, – уверенно сказал наблюдательный дедок, когда тот вышел. – И никакой ты не студент. Я их за версту чую.

– И тебе спасибо, дед, выручил. – Я сел на кровати, спустив ноги.

– Любопытно мне, как бы отбрехиваться стал, спроси он про глаза?

Отчего они заболели-то? Сразу оба на ветку наткнул? Или сор попал?

Может, трахома?

– Не знаю, что-то сделалось…

– Зато я знаю. У тебя глаза свету боятся, верно? Если б ты все время на свету был, с чего бы забоялись-то? Значит, долго в темноте сидел, глаза и отвыкли. И выходит, ты не по тайге плутал, а где-то под землей, в пещерах.

– У тебя железная логика, Григорьич.

– Да, логика есть – зубов нету, – мгновенно ответил он. – И долго плутал ты, пожалуй, месяцев пять.

– Не угадал. Всего три недели…

– Это ты милиционеру скажешь, три. Волосы-то у тебя темные и только концы на солнце выгорели. Значит, на четверть отросли без света.

– Сейчас так модно, я концы обесцветил.

– Чем обесцвечивал-то?

– Перекисью.

– А, тогда конечно, – будто бы удовлетворенный моим сообщением, старичок замолчал.

– На улице сейчас темно? – спросил я.

– Да уж первый час, пора спать ложиться. Больница хоть и поселковая, а соблюдать режим надо. Я ведь завтра домой! Доктор здесь строгий. Обычно за нарушение режима выписывают, тут наоборот… А я так по дому соскучился.

– Тогда выключай свет и ложись.

– И то верно. – Он простучал пятками и щелкнул выключателем. – Сплю я крепко, ничего не слышу, так что… А пещера есть, длинная, со всякими ходами. Ее только местные знают, и то не всякий… Зайти можно от истока речки Березовой. Значит, автобусом до Вижая, а там пешочком верст тридцать будет. Думаю, туда тебя занесло, а куда еще? В нее ведь попадешь, так можно не то что пять, и десять месяцев блукать. Один раз я залез – мать родная!

Не договорил и заскрипел сеткой кровати.

– Спасибо, Григорьич.

Стянуть повязку с головы не удалось, глаза замотали профессионально, пропустив бинт под волосами. Я нашел узелок, раздергал его и раскрутил повязку, под которой оказалась еще и бумага, вероятно, светонепроницаемая.

И разлепил веки.

Прежней нестерпимой боли я не ощутил, хотя глазницы начинало ломить от легкого движения глаз, полос и черных зигзагов тоже не было – окружающий мир оказался залитым молочными, непроглядными сумерками, в котором я не увидел даже своих рук, поднесенных к лицу. Проморгался, протер глаза – бесполезно…