Сокровища Валькирии. Страга Севера

— Вы мой противник, личный противник, — признался Арчеладзе. — Я хотел убить вас.

— Надеюсь, это желание сейчас пропало? — спросил «вишневый» и встал: они были примерно одинакового роста.

Полковник промолчал, вспомнив в этот миг Нигрея. В пылу раскаяния он обронил фразу, которая сейчас показалась Арчеладзе значительной: «вишневый» был каким-то недосягаемым, неуязвимым и только одним своим существованием в пространстве кабинета как бы гасил всякое желание полковника к какому-нибудь движению. Это состояние нельзя было назвать оцепенением; скорее всего, подавлялась воля к сопротивлению. Его присутствие лишало агрессивности.

— Мы не можем быть противниками, — медленно проговорил «вишневый». — Только потому, что наши интересы соприкасаются во многих точках.

— Но вы встали у меня на пути, — возразил полковник. — И бросили мне вызов.

— Так вы искали встречи поединка? — мгновенно спросил он.

— Это не совсем так. — Арчеладзе помедлил. — Вначале да, особенно после того, как вы метнули гранату в мой автомобиль... Однако ситуация меняется очень быстро, а вместе с ней и отношения. Во всяком случае, наша встреча была бы неизбежной. Вы парализовали мою работу.

— Как я знаю, ваш отдел занимается поиском государственного золотого запаса? — «Вишневый» открыл ящик стола. — Отчего же ваш интерес в большей степени проявляется к этому?

Он выложил на зеленое сукно стола золотой значок НСДАП. Полковнику хватило одного взгляда, чтобы определить его подлинность.

— Считаю поиск золотой казны бесперспективным делом, — признался полковник.

— Около тысячи тонн золота? Бесперспективное дело?

— Я не имею права разговаривать с вами на эту тему, — дипломатично сообщил Арчеладзе. — Это касается России, ее внутренних дел, а вы, насколько я понимаю, иностранец. К тому же я не знаю ваших намерений и замыслов. Одна из причин этой встречи понять, кто вы. Почему и зачем вы в России?

— И на кого я работаю? — в тон полковнику спросил «вишневый».

— Да, — согласился он. — Я независим от политики и служу своему Отечеству. А в нашем государстве сейчас всякое явление прежде всего оценивается политическими соображениями и пристрастиями. Поэтому я не уверен, что вы вне политики.

— Если я — иностранец, значит, представляю здесь интересы какого-то государства? — «Вишневый» достал из стола три листка с какими-то надписями, положил их вниз текстом и неожиданно спросил по-русски: — А если я — русский иностранец?

Это было несколько неожиданно для полковника. Хозяин кабинета указал на стул.

— Садитесь, Эдуард Никанорович, в ногах правды нет.

Едва полковник сел, как дверь открылась и вошла женщина с вишневыми глазами. На серебряном подносе дымились чашки с кофе, в перламутровой вазе рдели стекляшки леденцов.

— Кофе, господа, — сказала она по-английски и поставила чашку перед гостем. — Вам с сахаром, мистер Арчеладзе?

— Да, — проронил он и отвернулся, чтобы не терять самообладания. Вместе с кофе она внесла в кабинет ветер какой-то цепенящей забывчивости. Она сбила его с уже налаженной логики, которую полковник избрал для беседы. Как далекий, почти неразличимый отзвук пронеслось в сознании, что идет очень тонкая психологическая обработка, что здесь все рассчитано и предусмотрено всякое движение, слово, голос, цвет кофейной чашки, блеск сахарного песка в серебряной ложечке. Однако, как всякий отзвук, мысль эта мгновенно растворилась в пространстве, будто сахар в кофе...

— Ты можешь остаться с нами, — предложил женщине «вишневый».

— О нет, не буду вам мешать, — улыбнулась она, глядя на полковника.

— Если позвонит Мамонт, передай, что у нас все в порядке, — хозяин кабинета коснулся ее руки, держащей серебряный поднос. — Мы уже почти нашли контакт. Правда, Эдуард Никанорович?

Он не ответил, пытаясь сфокусировать рассеянное внимание. Когда женщина вышла, «вишневый» вернулся к прежнему деловито-холодному тону.

— Быть противниками, быть в постоянном состоянии войны — это большая роскошь для нашего времени. Увы, рыцарские баталии между Белой и Красной розой остались в средневековье, — он сидел за столом и задумчиво помешивал кофе. Вдруг вскинул глаза. — Я не работаю на современную политику. Меня не интересуют ни проблемы власти в России, ни политические лидеры, ни даже текущий государственный переворот. Их было много, и будут еще, пока Россия сама себя не признает Третьей и равноправной цивилизацией, стоящей между Востоком и Западом. Триединство цивилизаций — залог существования человечества в третьем тысячелетии.

Он не хотел убеждать; он констатировал какие-то ему известные факты, и это звучало убедительно, хотя было не основным, а как бы некой прелюдией к последующему разговору. Он говорил холодно, почти бесстрастно и этим вызывал у полковника непроизвольную веру в слово, утраченную еще в лейтенантские годы.