Стол был накрыт, и на плите что-то скворчало в большой сковороде: она ждала своего казака с войны...
— Что-то ты, есаул, всхуднул, — пожалела казачка, глядя с прежней затаенной усмешкой. — И глаза ввалились. Тоже, поди, политикой занимаешься? Или еще чем?
— Он не занимается политикой, — осторожно сказала Дара. — Не спал несколько ночей подряд...
— И правильно делает! — одобрила казачка, выкладывая из сковороды куски душистой, в перце и приправах, индюшатины. — Что ей, этой политикой, заниматься? Женой своей надо заниматься и вон Мурзиком своим.
— А Мурзик — это кто? — с любопытством спросила Дара. Мамонт заметил, что ей казачка начинает нравиться.
— Жеребец, — бросила хозяйка. — Одно название, конечно...
— Он что же, на войну без коня ушел? — спросил Мамонт.
— Да ведь с таким-то стыдно на людях показываться, — засмеялась она. — Дома оставил... А если бы я не настояла, так бы и Мурзика взял!.. Вы угощайтесь, будьте как дома.
— Когда же он вернется? — ощутив зверский аппетит, поинтересовался Мамонт.
— К утру-то навоюется!.. Вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь!
Мамонт не стеснялся. Съел полтарелки крупно нарезанного сала, несколько больших кусков обжаренной рыбы и индюшачью ногу с картофельным гарниром. И вдруг осоловел, расслабился, едва удерживаясь, чтобы не задремать за столом.
— О, казак, да ты совсем квелый! — засмеялась хозяйка. — Поди, тоже с войны, а? Мой вот так же придет, поест и чуть ли носом не в стол. Я тебе сейчас постелю!
Через минуту она вернулась.
— Пойди, уложи своего-то, — сказала она Даре. — А мы посидим тут, чаю попьем... А что ты мне, девонька, глаза-то все время отводишь? Не бойся, не уведу твоего. У меня есть вон казак, хоть хворенький, да свой.
Дара лишь рассмеялась в ответ, провожая Мамонта в комнату. Она заботливо помогла ему раздеться, укрыла одеялом и поцеловала в щеку:
— Спасибо тебе, милый.
— За что? — сонно спросил он.
— Ты сделал мне неожиданный праздник. Мне тоже здесь очень хорошо. Только придется съездить домой.
— Зачем?
— Я хочу сделать подарок хозяйке этого дома, — призналась Дара. — У меня есть старинные цыганские серьги...
Мамонт ничего больше не слышал. Жесткая, на досках, кровать превратилась в зыбку. Он увидел, как над ним склонилась Валькирия и покрыла лицо своими воздушными, вьющимися волосами.
— Валькирия, — прошептал он, протягивая к ней руки. — Я боялся, что тебя лишат косм...
Под руками оказался воздух, пустота...
— Где ты? Где?..
— Я здесь, с тобой, — он ощутил на лице теплые ладони. — Я всегда с тобой. Только ты меня не увидишь, пока не отрастут мои волосы...
— Но я видел!..
— Нет, я теперь Карна... А в таком образе я не могу являться к тебе. И все равно я всегда рядом. Зови меня — Карна...
Он и во сне помнил, что Карны — девы, оплакивающие мертвых.
14
Для Кристофера Фрича была снята квартира в районе Медведкова, где он находился в полной изоляции от внешнего мира. Заточение было добровольным: после налета на фирму «Валькирия» он чего-то опасался и не хотел оставаться в гостинице. Это было как нельзя кстати. Если скрывается, значит, кто-то его будет разыскивать и таким образом могли проявляться его новые связи. Исчезновение Кристофера заставит заинтересоваться в нем людей, проявить себя, и тогда прояснится, с какой основной целью он приехал в Россию. А загадка состояла в материалах, захваченных в «Валькирии», точнее, в тех четырех дискетах, ради которых гиперсексуальный наследник готов был принять все условия сотрудничества. Мамонт не верил в такую готовность, поскольку видел в этом безоглядном соглашательстве игру: Кристоферу во что бы то ни стало нужно было заполучить дискеты. К двум из них Даре удалось подобрать ключ, но две оставшиеся программы оказались закодированными намертво. Скорее всего, ключом к ним служили какие-то личностные качества определенного человека, работающего с этой информацией.