Сокровища животного мира

Новое существо мы и поместили в пустующую клетку. Но когда мы напились чаю, оно в свою очередь исчезло. Ну, это уж слишком! Мы перенесли клетку на веранду и взгромоздили ее на стол, чтобы удобнее было производить обыск. Поначалу мы не нашли ни одной живой души, но, вывалив из клетки на стол все листья и прутики, к своему великому удивлению, обнаружили не задаваку, а первого нашего хамелеона! Теперь он был цвета зеленого яблока и страшно похудел — не только от голода, но и потому, что старался стать как можно незаметнее.

Здесь мы обшарили клетку в поисках малыша и в конце концов нашли его — он забился между краем «крыши» и досками, немного отставшими от стены.

Животное как нельзя лучше продемонстрировало нам свои привычки. Общеизвестно, что хамелеоны меняют цвет, чтобы слиться с окружающим фоном, но немногие знают, как трудно заставить их это проделать. Они и вправду меняют общую окраску и даже узор на коже, приспосабливаясь к цвету предмета, на который их посадили, но я считаю, что главную роль в смене цветов играют внутренние изменения тонуса, сродни нашим эмоциям и чувствам. Эти изменения можно вызвать сменой температуры, влажности и освещенности, но их вызывают также раздражение, скука, страх или подавленность. Быстрые смены цвета рассерженного осьминога — вещь обычная для моллюска, гораздо более умелого цветового трюкача, чем какой бы то ни было хамелеон. У пресмыкающихся почти все перемены наступают медленно, но быстрее всего происходят перемены от эмоций.

Хамелеон, неожиданно возвратившийся к нам из царства теней и духов, — гребенчатый хамелеон, обычный в тех местах вид (Chameleo cristatus). Его дальнейшее поведение едва не свело нас с ума. Сначала он попытался притвориться, что его до сих пор нет на месте. Он зацепился за тонкую веточку, и, стоило нам взглянуть на него, как он соскальзывал на противоположную сторону и уплощался до такой тонкости, что на виду оставались только два выпученных глаза по бокам его хрупкого укрытия. Наконец, сообразив, что его обнаружили, он заковылял прочь с большой скоростью и вышел на середину стола. Здесь он стал красться медленно — воплощенная осторожность. Он не шел, а поднимал одновременно правую ногу и левую руку, нерешительно протягивал их вперед и, уже почти сделав шаг, поспешно отдергивал лапки. И так повторялось несколько раз подряд, прежде чем он решался наконец сделать шаг вперед. Животное раскачивалось взад-вперед, держа тело параллельно столу, на одной высоте, словно танцуя вальс-бостон, только без поворотов.

Выражение чрезвычайной подозрительности у хамелеона усиливалось еще и тем, что он непрерывно вращал глазами, так что мог одновременно одним глазом следить за Джорджем, который стоял впереди него, другим — за мной, а я был у него за спиной. Это ему удавалось потому, что глаза сплошь покрывала кожа, оставляя лишь круглую дырочку в центре.

Мы взяли и посадили странное существо на веревку, на которой сушилась коллекция черепов. Это место, над которым, как я уже говорил, стоял гул от множества мух, оказалось настоящим хамелеоньим раем.

Маленький Альфред, как мы его назвали, очевидно, разделял это мнение. Он просто сидел и постреливал в мух своим длиннющим языком, пока не раздулся от обжорства настолько, что, как ни грустно об этом сообщать, отдал Богу свою маленькую душу, которая, без сомнения, унеслась в рай, еще более изобилующий мухами.

После этого нашим вниманием безраздельно завладел более мелкий рогатый хамелеон брукезия (Brookesia spectrum). Он оказался более уравновешенным существом и, что бы мы с ним ни творили, сохранял высокомерный и презрительный вид. Более того, он упрямо отказывался менять цвет — разве что немного приглушал свою окраску под воздействием повышенной влажности. Боюсь, что это животное представляет интерес только для специалистов.

Но нас ожидали еще более удивительные сюрпризы. Мы поймали крупное животное с двумя длинными, слегка изогнутыми вверх рогами на морде. Это создание демонстрировало целые серии цветов; мы даже не могли понять, какой же из них преобладает. Обычно оно умудрялось украсить себя широкими полосами, вокруг туловища и хвоста. Как правило, чередовались темные и светлые тона, но в некоторые «фазы», особенно зеленых тонов, светлые участки превращались в горошины или даже крапинки. Однако величайшим шедевром хамелеоньего мастерства мы были награждены несколько недель спустя, когда Джордж откопал трехрогого хамелеона. Он оказался еще более раздражительным, закатывал розовые, коричневые и черные истерики, которые сменялись лимонными, желтыми или серыми цветами мрачного уныния, притворялся воплощенной невинностью в ослепительно белом наряде и зеленел не от зависти, а от перемены освещения. Рога у него торчали над обоими глазами и на кончике носа.