Городская площадь была уже совсем близко. Оттуда доносились глухие удары топоров и молотков. Нанятые градоначальником плотники мастерили смотровые места – длинные скамьи в четыре яруса, собирая их из брёвен и струганных досок, которые подвозили на подводах лесорубы. Николас уже издали разглядел коренастую фигуру своего отца, который, сидя верхом на бревне, лихо орудовал топором, снимая с него ровным слоем смолистую кору. У здания ратуши возвышалась деревянная трибуна с ограждением на верхней площадке.
– Видите то сооружение, – указал на неё Николас друзьям. – Нам туда.
Обогнув площадь по краю, они подошли к ратуше. Николас погладил ладонью отструганные, плотно сколоченные доски задней стенки трибуны и с гордостью сообщил:
– Это мой отец построил! Видите, шляпки гвоздей торчат наискосок – это для лучшего скрепления. Так только он умеет. – Осмотревшись по сторонам, Флетчер младший кивнул на широкую доску, помеченную нацарапанным крестиком. – Вот она, наша волшебная дверца. – Затем аккуратно отклонил её в сторону, показав друзьям потайной лаз.
– Это и есть твой сюрприз? – спросила Беата.
– Да-а, – самодовольно ответил Николас, – это наша смотровая ложа. Отсюда мы будем наблюдать за турниром, как самые настоящие короли. Вся площадь, как на ладони! Я проверял. Полезли.
Николас первым стал протискиваться сквозь щель, но неожиданно застрял посередине.
– Странно, – прокряхтел он. – Вчера вечером свободно пролазил.
– Вчера в твоём животе не плескался клубничный морс с вишнёвым пирогом, – сказала Беата. – И что теперь будем делать?
– Может, позвать кого-нибудь на помощь, чтобы разобрали доски, – предложил Питер.
– Не вздумай, – натужно прохрипел Николас, упрямо пытаясь пропихнуть свой раздутый живот сквозь отверстие. – Если узнают, заколотят проход. Я вчера, когда помогал отцу, специально оставил эту доску неприбитой.
– Тогда тебя придётся тянуть назад или проталкивать внутрь, – предупредил его Питер. – Выбирай.
– Если мы его протолкнём, то обратно он уже не вылезет, – справедливо заметила Беата. – По крайней мере, до тех пор, пока снова не похудеет.
– Значит, остаётся тащить его на себя. Другого выхода нет. Ты готов, Николас? – спросил Питер.
– Сейчас, только выдохну, – ответил тот и, выдув со свистом весь воздух, что был у него в лёгких, просипел. – Тащите!
Питер и Беата ухватились покрепче за его запястье и что есть силы потянули на себя. Николас вылетел наружу, как пробка из бутылки, и повалил собой обоих спасателей наземь.
– Скажи на милость, – недоумевал он, разглядывая щель.
Друзья молча поднялись на ноги и отряхнулись. Беата, смахивая остатки пыли со спины Питера, на которого пришлась вся тяжесть падения, заботливо поинтересовалась у него:
– Как ты себя чувствуешь?
– Пришибленно, – ответил тот. – Я ещё не успел отойти от мешков с мукой, а тут опять…
– Между прочим, ты так и не рассказал, чем всё закончилось, – напомнил ему Николас про давешнюю историю.
– Да всё обошлось. Когда тётка узнала, с какой высоты я грохнулся и чем меня придавило, она так испугалась, что, вместо оплеух и причитаний, наоборот, со слезами расцеловала. Не поймёшь этих женщин.
– А тут и понимать нечего, – сказала Беата. – Любит она тебя, потому и опасается, как бы с тобой чего не вышло.
– А тебе, Беата, ничего не отдавил этот «кувшин с морсом»? – спросил Питер.
– Да, вроде как, цела, – ощупывая себя, ответила она. – Но мне больше повезло, чем тебе. На меня рухнул только он, а на тебя завалились мы оба.
– Вот и отлично, – заключил Николас. – Значит, вас обоих подо мной сплющило и теперь вы просквозите через эту щель, как голубиные пёрышки.
Беата подошла к лазейке и легко пробралась сквозь неё в чрево трибуны.
– Теперь твоя очередь, Питер. Давай, не дрейфь, – подбодрил именинника Николас.
– Ну не знаю, – засомневался тот, топчась на месте.
– Что опять не так? – негодующе спросил его Николас. – Ты отличаешься от Беаты только ростом. Поэтому сначала просунь голову, а всё остальное подтянется.
– Думаешь, надо?
Николас, призывая на помощь терпение, закатил зрачки под веки, уткнул кулаки в бока и согласно качнул головой, но товарищ, несмотря на это молчаливое увещевание, так и не отважился переступить черту.
– Послушай, – видя колебания друга, сказал он. – Я этот лаз готовил, можно сказать, лично для вас. Не понимаю, чего ты артачишься. Беата уже там.
– Не обижайся, Николас. Я знаю, ты хотел, как лучше. Как бы тебе объяснить… Дело в том, что у меня боязнь тесных и запертых комнат. Поэтому у тётушки нет дверей на кухню.
– Чего-чего? – Николас смерил приятеля недоверчивым взглядом.
– Помнишь нашего лекаря? Когда тётушка пыталась расспросить его об этом, он сказал, что, оказывается, такое часто встречается, и даже назвал эту боязнь каким-то труднопроизносимым словом… Не помню, каким. Такой страх встречается и у взрослых.
– Тогда зажмурь глаза, – посоветовал Николас.
– Ну что ты к нему привязался! – вступилась за Питера Беата. – Это его дело, лезть сюда или нет.