Сокровище Чингисхана

—  Мы туристы, отстали от своей группы во время краткого посещения пустыни, — быстро сориентировался Джордино. — Мы попытались вернуться, пошли по своим следам, но сбились с пути. Началась песчаная буря и замела все следы.

—  Вам повезло, что мой сын нашел вас. Здесь не многие выживают, а те, кто выживает, сходят с ума.

—  Далеко ли до ближайшей деревни? — спросил Питт.

—  В двадцати километрах отсюда есть маленькое поселе­ние. Но пожалуй, хватит с вас расспросов на сегодня, — сказал Цэнгэл, видя, как утомлены его гости. — После еды вам необ­ходимо отдохнуть. Завтра еще побеседуем.

Нойон проводил гостей до двух маленьких кроватей, а сам вслед за отцом вышел из гэра приглядеть за стадом. Питт пова­лился на уютную кровать с подушкой и, прежде чем погрузить­ся в глубокий сон, полюбовался на желтый потолок и опоры.

Они проснулись перед сумерками от ударившего в нос за­паха кипевшей на очаге баранины. Поднявшись, они решили поразмять ноги и выбрались наружу, обошли стадо приручен­ных верблюдов, свободно бродивших по долине. Вскоре при­скакали и Цэнгэл с Нойоном, проведя день в осмотре близлежащих песков.

— Вот теперь вы выглядите получше, — сказал Цэнгэл че­рез своего сына.

— Благодаря вам, — ответил Питт.

Еда, обилие жидкости помогли им быстро восстановить силы, они ощущали себя удивительно посвежевшими.

— Моя жена — большая мастерица готовить. У нее не на­питки получаются, а эликсир, — усмехнулся Цэнгэл. Он стре­ножил коней, затем умылся из ведра, наполненного мыльной водой, и снова повел гостей в гэр. Их уже ждали новые порции баранины и сыра с гарниром из вареной лапши. На сей раз Питт и Джордино насыщались уже не так жадно и торопливо. Айрак принесли раньше, чем еда закончилась, и в большем количе­стве. Пили напиток из маленьких керамических пиал, которые, казалось, никогда не пустовали.

— Большое у вас стадо, — заметил Джордино, решив по­хвалить Цэнгэла как рачительного хозяина. — Сколько голов?

— У нас сто тридцать верблюдов и пять лошадей, — ответил Цэнгэл. — Стадо очень неплохое, только когда-то, по ту сторо­ну границы, скота у нас было в четыре раза больше.

— В китайской Внутренней Монголии? — спросил Джор­дино.

— Да, в так называемой автономной области, которая стала ничем не лучше любой другой китайской провинции. — Цэн­гэл смотрел на огонь, и глаза его излучали ярость.

— Почему вы уехали?

Цэнгэл кивнул на домашний алтарь, где стояла пожелтев­шая черно-белая фотография, изображавшая мальчика на ло­шади и рядом с ним мужчину средних лет, державшего в руке поводья. Питт догадался по пронизывающему взгляду, что это сам Цэнгэл и его отец.

—  По крайней мере пять поколений моих предков пасли стада на восточных склонах Гоби. Когда-то мой отец получил в наследство стадо в тысячу верблюдов. Но те дни давно унес ве­тер. Там больше нет места для простого кочевника. Китайские чиновники распоряжаются землей, как им вздумается, не заботясь о ее рекультивации. Бессчетное количество раз нас изго­няли с пастбищ, веками принадлежавших нашим предкам. Мы были вынуждены уходить на худшие земли, в бесплодные час­ти пустыни. Тем временем китайцы высасывают воду везде, где только могут, ради благородного дела промышленного разви­тия государства. В результате поля исчезают прямо у них из- под носа. Пустыня растет день ото дня, но это безжизненная пустыня. Дураки не видят ничего, а заметят лишь тогда, когда пески начнут пожирать их столицу Пекин. Только в этом слу­чае слишком поздно будет что-либо исправлять. Я оказался перед выбором — погибнуть или спасти семью. Мне ничего не оставалось, кроме как пересечь границу. Условия жизни здесь похуже, зато в Монголии по крайней мере еще уважают ското­водов, — гордо произнес он.

Рассматривая старую фотографию, Питт еще раз глотнул горьковатого айрака.

—  Лишать человека источника существования везде счита­ется преступлением, — сказал он.

Он перевел внимательный взгляд на вставленный в рамку эстамп у дальней части алтаря — портрет тучного человека с реденькой козлиной бородкой, стилизованный под средневе­ковую гравюру.

—  Цэнгэл, чей портрет стоит вон там на алтаре?

—  Это Хубилай-хан, император династии Юань. Самый могущественный правитель в мире, он был очень доброжела­телен к простому народу. — ответил Цэнгэл так, словно тот был еще жив.

—  Хубилай-хан? — переспросил Джордино.

Цэнгэл кивнул.

—  В Китае жилось намного лучше, когда им управлял мон­гол, — добавил он задумчиво.

—  За столько времени мир изменился, — сказал Питт.

Айрак начал сказываться на Цэнгэле, выпившем с полдю­жины пиал напитка. По мере того как он опустошал пиалу за пиалой, глаза его стекленели, движения делались вялыми. По­чувствовав, как трудно хозяину справляться с собой во время разговоров о геополитике, Питт попытался сменить тему.

—  Цэнгэл, пока бродили по пустыне, еще до начала песча­ной бури, мы наткнулись на странное искусственное поселе­ние, окруженное деревянными верблюдами. Вам не доводилось такие видеть?

Цэнгэл в ответ хрипло рассмеялся, и смех его напоминал ржание.