Сокровище господина Исаковица

Вскоре они уже смогли перебраться к другим, менее высокомерным работодателям. Поскольку многих шведов призвали в армию, работы хватало повсюду, и Рут пристраивала к окрестным садоводам всех своих друзей из Хайльбронна, которые один за другим приезжали из Сконе. Сама она перестала работать на улице, получив место в хозяйстве местного туза по имени Мудиг, о котором у нее навсегда сохранились приятные воспоминания.

— Он был очень добр и помогал нам как только мог, – рассказывала она. – Например, благодаря ему мы смогли снять в Хессельбю старый дом на улице Гледьевэген. Муниципалитету хотелось, чтобы кто‑нибудь обрабатывал относившийся к дому земельный участок. Дом был в плохом состоянии: он представлял собой большую деревянную хибару без изоляции, водопровода и канализации. Но мы очень обрадовались возможности там жить.

В этом доме, имевшем по одной комнате на каждом этаже, жили дедушка Эрнст, его брат, Рут и их друзья – Гюнтер, Киве, Ханс и Хенни. Как и следовало ожидать, их жилище стало местом встреч и временного ночлега для остальных их знакомых.

Количество жильцов временами достигало четырнадцати человек, и дом фактически превратился в маленький шведский кибуц, поскольку они, как прежде в "Гехалуце", все делали сообща.

— Наши друзья купили себе в ближайшем магазине по кружке, столовому прибору, по десертной и большой тарелке и принесли к нам, – рассказывала Рут. – Деньги на еду мы складывали в общий котел, а по вечерам все приходили и ужинали у нас дома. Так нам удавалось хорошо сводить концы с концами. Денег в то время хватало, а благодаря продуктовым карточкам нам удавалось выменивать дополнительный хлеб на водку и кофе, в которых мы не слишком нуждались.

Все работали, сколько хватало сил: днем – у окрестных садоводов, а по вечерам – на земле возле своего дома.

— Соседи не понимали, как мы успеваем работать и еще заниматься собственным участком, – говорила Рут. – Но когда нужно было сеять, мы брались за дело вместе и управлялись за день. А когда приходило время собирать урожай, мы брались за дело вместе и управлялись за день. Потом мы продавали овощи и делили деньги между собой.

Все это создавало колоссальную сплоченность и способствовало тому, что жизнь в Швеции становилась все более сносной. Работа в садах тоже шла успешно. Дедушка Эрнст с братом постепенно сделались бригадирами и научились шведскому языку у тех, с кем работали. Несмотря на то, что временами бывало нелегко, они много веселились и часто смеялись.

Когда я прослушиваю интервью, которые брал у родственников со стороны маминого отца, складывается впечатление, что там, в Хессельбю, они впервые после Дахау снова зажили более или менее нормальной жизнью.

Киве замечательно все это описал в тот раз, когда я встречался с ним в Фарсте. Поначалу он говорил серьезно, рассказывая своим теплым, грубоватым голосом, как после лагеря, испытав на себе жестокость нацистов и повидав, как люди вокруг мрут, точно мухи, он больше не чувствовал себя человеком. – Ничего подобного мне в жизни видеть не доводилось, – говорил он. – Даже в самых кошмарных снах я не представлял себе, что люди могут так поступать по отношению друг к другу. Так обращаться нельзя даже с животными. Правда, под конец становилось все равно. Просто ты сам превращался в настоящее животное.

Потом старик рассказал, как приехал в Швецию и как его использовали в качестве дешевой рабочей силы. И как пропали его хорошие костюмы и немногочисленное имущество, когда фермер, на которого он работал, ради получения страховки поджег собственный хлев. Он говорил об этом и многих других трудных обстоятельствах своей жизни.

Но вдруг его лицо просияло, и он принялся рассказывать о том дне, когда из Хессельбю позвонила Рут и сказала, что нашла для него работу у садовника. И как она и Хенни, когда он через пару дней приехал к ним, устроили торжественный ужин, которого ему никогда не забыть.

— Там собрались все наши друзья, – говорил он. – Они так красиво все организовали. Накрыли стол белой скатертью, зажгли свечи. "Я попал на небо, – подумалось мне. – Теперь я снова человек".

Невзирая на постоянные волнения из‑за войны и нацистов, жизнь на Гледьевэген становилась все лучше и все больше походила на нормальную жизнь. И вот зимой 1942 года невестка моего дедушки произвела на свет дитя, которому предстояло стать первым в нашей семье беженцев ребенком, рожденным в Швеции, – маленькую девочку по имени Юдита. Стояла одна из страшно холодных военных зим, и Рут после тяжелых родов заболела. Врачи уверяли, что ребенок не заразится от матери, но ошиблись. У девочки сделалось воспаление легких, и она умерла. Доктор посоветовал им, чтобы справиться с горем, постараться сразу же родить еще одного ребенка, и в 1943 году родился Джонни.