Сокровище государя

Вот и сейчас сэр Лесли обрядился в модный темно-синий кафтан дорогого английского сукна с золотыми пуговицами и голубыми шелковыми вставками. Кафтан дополняли ажурный брабантский воротник, стоивший, как небольшое стадо, широкие, с золотой нитью, штаны до колен и скрипучие, дивной свиной кожи, ботфорты. Правое плечо генерала пересекала алая перевязь, богато расшитая золотом, на перевязи болталась тяжелая боевая шпага в потертых ножнах и с простым, без всяких украшений, эфесом. По всему чувствовалось – Лесли был изрядный рубака, хоть и возрастом уже – увы! Зато опыт, опять же.

– Да развяжите же ему руки, ага… Ах, Никита, Никита… Ха! Ты что, выпил, что ли?

– Да маленько принял, – растирая затекшие запястья, скромно потупился лоцман. – Холодно же – чай, не лето уже.

– Да уж, нынче такое лето было, что хуже всякой зимы… – похлопав лоцмана по плечу, сэр Лесли вновь принюхался. – Яблочную водку пил, что ли?

– Ну…

– Я даже знаю – у кого! Ну, нынче яблок много… Господи! Сам государь тебя видеть желает, – вдруг спохватился генерал. – Так и наказал всем – буде дворянский сын Бутурлин объявится, так чтоб немедленно пред его светлейшие очи доставили… Так что готовься! Идем… Вот прямо сейчас же идем.

Государь принял Бутурлина без лишних церемоний, по-походному, в разбитом на берегу Даугавы шатре. Простая круглая шапка, узкий кавалерийский кафтан – чюга, тяжелая сабля на поясе – царь нынче больше напоминал воеводу, нежели мудрого и богобоязненного правителя.

– Государь… – отвесив поясной поклон, благоговейно прошептал Никита Петрович.

Царь пригладил рыжеватую бороду, хмыкнул:

– Рад, что жив. Ну, все, все, выпрямляйся уже. Докладывай!

Услыхав о моровой язве – чуме, Алексей Михайлович побледнел и, не сдерживая охвативших его чувств, хватанул кулаком по столу, отчего последний, жалобно скрипнув, и развалился – такой уж силы вышел удар, молодой государь был парнем не слабым!

Да как тут не ударить! Молодой царь хорошо помнил недавнюю эпидемию, лютый мор, не щадивший никого и охвативший почти всю Россию. Когда все государство пришло в разорение, некому было хоронить, и не погребенные трупы гнили по городам и весям! Кто мог, тот бежал куда глаза глядят, надеясь на чудо. Сам государь со всей своей семьей вынужден был спешно покинуть Москву, уехал в Калязин, укрываясь от моровой язвы за крепкими монастырскими стенами.

Господи… Да неужто и сейчас вот так? Вот, грянет… Опять трупы. Опять опустевшие города и села, всеобщее бегство, безвластие…

Ну, нет! На этот раз – нет… Не выйдет! И черт-то с ней, с Ригою! Уж в следующий раз.

Выпустив пар, Алексей Михайлович тут же успокоился – гневлив был да отходчив – и, хмуро посмотрев на Бутурлина, с подозрением прищурил глаза:

– Про мор-то сведения точные?

– Точней не бывает, государь! – истово перекрестился Никита Петрович. – Собственными глазами видал. Рига эта… вымрет скоро… Да и вся Лифляндия.

– Ох, Господи, Господи… грехи наши тяжкие… Что ж, коли так, как ты говоришь… Черт с ней, с Лифляндией… А на Русь мор не пропустим! Велю заставы крепкие… чтоб никого… Чтоб… Эй, кто там есть? Стольники! Совет! Всех на совет… сегодня же, сей же час!

Несмотря на молодость, государь действовал оперативно и быстро. Предчувствие великой беды заставляло его принимать решения без всякой оглядки на воинскую «честь». И в самом деле – черт-то с ней, с Ригою…

Собрав всех воевод, Алексей Михайлович приказал снять осаду и немедленно отступать.

– Кои будут вражьи вылазки – пленных наказываю не брать! Стрелять всех, трофеев не брать и убитых не осматривать… Афанасий!

– Внемлю, государь! – недавно жалованый боярским титулом Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, воевода Кокенгаузена и царский наместник во всей восточной Лифляндии и Эстляндии, поклонился в пояс.

– После ухода войска по всем границам выставишь засады крепкие. Никого не пускать – не купцов, не беженцев. Ежели упорствовать будут – стрелять нещадно. Стрелять, не рубить – издали. Ты понял меня, Афанасий?

– Понял, государь. Не сомневайтесь – беду великую понимаю и все исполню в точности.

– Да… – выпроводив всех, царь поманил пальцем Бутурлина. – Совсем позабыл спросить… Никита, иконка-то моя – как?

– Ищу, государь, – лоцман потупил глаза. – Знаю, у кого, осталось человечка сего отыскати… чуть задержаться здесь, коли ваша милость позволит…

– Не позволю! – прогрохотал государь. – Не позволю, а прикажу! Ты уж найди иконку-то, сделай милость, Никитушка. А уж язм…

– Найду, государь! Все силы для того приложу. Живота своего не жалея.

Пятого октября одна тысяча шестьсот пятьдесят шестого года от Рождества Христова царь Алексей Михайлович приказал снять осаду Риги. Великая русская армия подалась в отступление, уходя от города не солоно хлебавши. Обрадованные горожане не верили своим глазам! В Домском соборе, в церкви Святого Петра, в церкви Святого Якоба да по всем городским храмам ударили в колокола. Звонкий радостный перезвон поплыл над Ригой, возвещая победную весть. Многие не верили своим глазами и говорили, что сам Бог спас город.