…Здесь я воспользуюсь своим правом романиста и вместо слов Гастона де Транстамара вставлю свой собственный рассказ, в убеждении, что интерес повествования от этого только выиграет.
Молодой человек прекрасно заметил внезапное молчание, воцарившееся в толпе при его неожиданном появлении в дверях. Он медленно подошел к дону Филиппу, раскланиваясь направо и налево, и очень спокойно сказал:
– Извините, кабальеро, вы, кажется, говорили о чем-то чрезвычайно занимательном, когда я вошел. Надеюсь, вы не сочтете мое поведение нескромным, если я спрошу, о чем вы так увлеченно беседовали?
– Извольте, сеньор, – дерзко ответил дон Филипп, – мы говорили о незаконных сыновьях!
– Лучше вас, кабальеро, – холодно возразил Гастон, – никто не может разбираться в подобных вопросах. Позвольте узнать, здорова ли ваша матушка?
– Сеньор! – воскликнул собеседник в порыве гнева. – Такое оскорбление…
– Оскорбление? Когда я осведомляюсь о здоровье вашей матери, кабальеро? Да что с вами?!
Дон Филипп прикусил губу.
– Я говорил о вас, – процедил он сквозь зубы.
– Стало быть, я, по вашему мнению, незаконный сын? – вскричал Гастон, и молния сверкнула в его черных глазах. – Клянусь Богом, вы солгали! Оказывается, вы не только глупец, но еще и клеветник!
– Да что же это, сеньоры! – вскричал с гневом один из присутствующих молодых людей. – Разве сыновья куртизанок должны предписывать нам законы? Вышвырнуть вон этого человека, и делу конец!
– Никто не должен трогаться с места! – громко вскричал Гастон, останавливая друзей, которые, казалось, хотели броситься к нему на помощь. – Это касается меня одного!.. Вы будете вторым после дона Филиппа, граф Касерес! Ну, господа, кто еще намерен поддерживать эту позорную ссору?
– Я!
– И я также! – вскричали почти в один голос двое.
– Очень хорошо, маркиз д’Альвимар, а после вас будет очередь, если не ошибаюсь, графа Сьерра-Бланка. Господа, я согласен драться с вами по очереди или разом со всеми четырьмя, что, полагаю, было бы вам всего приятнее.
Молодые люди испустили крик ярости при этом новом оскорблении.
– Сеньоры, – сказал молодой Медина-Сидония, подходя к ним, – мне стыдно за ваше поведение в доме моего отца, который вам следовало бы уважать. Граф де Транстамар мой друг и гость, благородный дворянин, любимый нами. Вы вели себя, без всякого повода с его стороны, как конюхи! Мои друзья и я, мы сумеем поддержать его в ссоре, которая касается также и нас.
– Да, да! – вскричали все, увлеченные примером, и подошли, чтобы крепко пожать Гастону руку.
Обидчики остались в меньшинстве, и вокруг них образовалась пустота.
– Благодарю вас, господа! – вскричал с чувством Гастон. – Мне приятно убедиться, что я не упал в вашем мнении.
Раздались крики, единодушно утверждавшие противное.
– В эту ночь я уезжаю из Мадрида, господа, – продолжал Гастон, – и буду ждать вас на рассвете у Энареса.
– Мы все придем туда и будем вашими секундантами! – восторженно вскричали его друзья.
Через два часа Гастон выходил из дворца герцога Медина-Сидонии. Вернувшись домой, он привел в порядок некоторые бумаги, вооружился, сел на лошадь и, сопровождаемый слугой, выехал из Мадрида, направляясь к деревне Энарес, куда и прибыл минут за десять до восхода солнца.
При въезде в деревню он увидел человек сорок знатных вельмож, которые ждали его, чтобы составить ему свиту.
Такое выражение внимания обрадовало Гастона до глубины души. Он с жаром поблагодарил друзей, не бросивших его в трудную минуту, и, сопровождаемый ими, вскоре оказался позади картезианского монастыря, в довольно уединенном месте, избранном секундантами обеих сторон местом сражения.
Там молодые люди спешились и отдали поводья слугам.
– Господа, – сказал Гастон друзьям, – дело это касается меня одного, я один и должен покончить с ним.
Медина-Сидония и Осуна хотели было протестовать, но Гастон остановил их:
– Умоляю вас именем нашей дружбы!
Друзья крепко пожали ему руку и смирились.
Приехали противники Гастона, но почти одновременно появился и старый герцог Медина-Сидония, который мчался к месту дуэли во весь опор.
Несмотря на свой почтенный возраст, он проворно соскочил наземь и подошел к Гастону, в свою очередь уже спешившему к нему навстречу.
– Граф де Транстамар, – громко сказал герцог, снимая шляпу и бросая гордый взгляд вокруг себя, – я узнал, что в эту ночь, во время посещения, которым вы удостоили меня, вам было нанесено жестокое оскорбление в моем доме. Прошу вас, граф, принять мое нижайшее извинение! Я считаю вас за благороднейшего, истого дворянина и ставлю себе за честь быть в числе ваших друзей.
Эти слова, произнесенные одним из высших представителей испанского дворянства, тронули Гастона до слез.
– Благодарю вас, герцог, – сказал он дрожащим голосом, – вы восстановили мою честь в глазах всех. С Божьей помощью, моя шпага довершит остальное.
– Искренне желаю этого, граф, – ответил почтенный старик.
– Долой плащи, господа! За шпаги! Это борьба не на жизнь, а на смерть! – звонко вскричал Гастон, сбрасывая на землю верхнее платье. – Вы первый, дон Филипп!