Сокровище любви

- Вчера я как раз разговаривал с матушкой-настоятельницей, - заметил Андре, - и она сказала мне, что сестры живут здесь в мире и покое, после того как переселились сюда с севера; здесь им ничто не угрожает.

На юном личике монахини появилось какое-то странное выражение; Андре не мог понять, о чем она сейчас думает; затем она словно очнулась, вспомнив, о чем они говорили раньше:

- Вы так и не сказали мне, чем я могу.., помочь вам.

- Готовы ли вы это сделать?

- Это зависит от того, в чем будет заключаться помощь. Как же я узнаю, смогу ли я быть вам полезной, если вы еще даже не сказали мне, что от меня потребуется?

Андре показалось, что и в глазах ее, и в голосе снова появился страх.

Подумав немного, он начал:

- Могу ли я дать вам одно обещание, искреннее и правдивое, здесь, в алтаре, перед распятием? Клянусь, что у меня нет никаких дурных намерений; я не хочу ни испугать вас, ни причинить вам зло.

Монахиня ответила не сразу, потом сказала:

- Мне хотелось бы вам верить, но.., боюсь, что я не должна разговаривать с вами здесь.., наедине.

- Почему бы и нет? - запротестовал Андре. - Ваша подруга пошла за красками и вот-вот вернется, так что вам не о чем тревожиться и нечего бояться - в том, что мы несколько минут посидим тут вдвоем, нет ничего предосудительного.

Андре чуть было не добавил: "Да и кто может быть лучшим блюстителем нравственности, чем сам Господь Бог?", но вовремя опомнился, испугавшись, что она может счесть это святотатством и не захочет с ним больше разговаривать.

- Я приехал сюда в имение де Вийяре, - стал объяснять он, - так как думаю, что граф, прежде чем умереть, оставил мне что-нибудь в наследство.

- Дом пуст... Они унесли все, после того как граф.., был убит, - заметила монахиня. Поскольку Андре ничего не ответил, она продолжала:

- Они уничтожили, сожгли или похитили картины, мебель.., все, что там было.

- Откуда вы знаете? - резко спросил Андре, стараясь застать ее врасплох.

- Это то, что я.., слышала, - быстро ответила девушка. - Мы все тогда скрывались в лесу, и мы слышали, что там.., происходило... Это было ужасно! Ужасно!

Голос ее сорвался, и Андре понял, как, должно быть, потрясло ее все случившееся.

Он мог себе представить, какой это был кошмар, не важно, скрывалась ли она с другими монахинями в лесу или оставалась с семьей де Вийяре в те минуты, когда они готовились достойно принять смерть.

- Вы, наверное, были еще совсем маленькой девочкой, когда это произошло, заметил Андре. - Как могло случиться, что вы оказались здесь, в монастыре?

Он специально задал этот вопрос, чтобы посмотреть, как она будет вести себя, что скажет.

- Меня оставили на попечение матушки-настоятельницы, - ответила девушка. Мои папа и мама.., умерли.

- И вы пришли сюда вместе с остальными сестрами оттуда, с севера?

- Там.., жили мои родители. В голове у Андре промелькнула мысль, не спросить ли прямо, была ли она приемной дочерью его дяди или нет; однако он опасался, что такой вопрос мог раз и навсегда положить конец всяким дальнейшим беседам между ними.

Она, без сомнения, будет отрицать это, независимо от того, правда это или нет, но если она сейчас уйдет и не захочет больше с ним разговаривать, ему трудно будет, пожалуй, увидеть ее снова.

- Я понимаю, как больно вспоминать обо всем этом, - сказал Андре, столько потерь, столько крови пролито, столько людей убито!

- Кончится ли это когда-нибудь? - спросила монахиня. - Если французы вернутся, снова разгорится борьба.., снова польется кровь.

В ее тихом голосе было столько отчаяния, что Андре почувствовал желание немедленно утешить ее. Почти не думая о том, что произносят его губы, не беспокоясь о том, каким может быть ответ, он спросил:

- Вы говорите так, будто французы ваши враги. Какой же национальности вы сами?

Она взглянула на него, точно чем-то внезапно пораженная, потом медленно и осторожно ответила:

- Я гаитянка. Разве вы не заметили, что я.., цветная?

Мгновение Андре смотрел на нее недоверчиво, затем опустил глаза и увидел темные полукружия у основания ее ногтей.

Впоследствии он мог вспомнить только впечатление невероятного потрясения его будто ударило что-то в грудь, и он потерял способность говорить и отвечать что-либо.

Он молча смотрел на ее ногти - изящные, удлиненные, орехового цвета, с темными лунками у основания.

Ему хотелось закричать, что это не правда, не может этого быть! Потом Андре будто услышал голос своего друга, Керка:

"Вот так мы и узнаем, мазаны ли они дегтем". С той минуты, как он увидел ее, и потом, всю прошлую ночь, когда он думал о ней, предчувствуя, что она и есть Сона, Андре был настолько уверен, что эта юная монахиня белая, что теперь он чувствовал себя так, словно земля уходила у него из-под ног.

Цветная! Ну конечно, и Керк, и Жак говорили ему, что их практически невозможно отличить от белых мужчин и женщин, и вот теперь перед глазами у него - явное доказательство того, что они были правы.