Сокровище любви

Он слышал также и в Лондоне, и в Америке, - хотя в то время его и не особенно это интересовало, - что цветные, как и дети запретной любви в Англии, бывают удивительной красоты, намного прекраснее, чем законные отпрыски почтенных фамилий.

Монахиня, сидевшая сейчас перед ним, была словно живым воплощением и доказательством этой теории; одна только мысль о том, что всей своей прелестью и очарованием она обязана смешанной крови, приводила Андре в ужас и содрогание.

Его отчаяние было вызвано не только тем, что она оказалась не Соной, не той девушкой, которую он искал.

Было что-то столь нежное, ранимое и беззащитное в этой юной монахине, что хотелось вознести ее на пьедестал - подальше от грязи этого мира - и поклоняться ей, вознося к ней молитвы, словно она и вправду была Святой с Птицами.

И в то же время он знал теперь, что, хотя отец ее и был белым, мать была мулаткой, цветной, пусть с крохотной, но с частичкой негритянской крови.

Андре точно онемел, он просто не знал, что сказать теперь; подождав немного, монахиня, словно чувствуя, как он потрясен, заговорила сама:

- Вы так и не сказали мне, как я могу.., помочь вам?

Теперь уже не имело смысла говорить об этом, и Андре ответил:

- Возможно, я совершил ошибку. Наверное, никто здесь не может мне помочь. Я был слишком оптимистично настроен, но дело в том, что граф когда-то говорил со мной, и из нашей беседы я понял, что он собирается позаботиться о моем будущем.

- Как бы он мог это сделать?

- Оставив мне в наследство деньги или какие-либо ценности.

- А вы.., осматривали дом?

- Что там осматривать? - с горечью сказал Андре. - Пустые комнаты, разломанные полы с прогнившими досками. Думаю, что те, кто пришел туда в поисках добычи, обшарили все закоулки - вплоть до подвалов и чердаков; там даже мебели никакой не осталось, где бы можно было хоть что-нибудь спрятать, один только мой дорожный саквояж, который пока что служит мне столом.

- А вы уверены, что граф действительно хотел.., обеспечить вас?

- Абсолютно уверен, - ответил Андре, - если у меня и оставались какие-то сомнения, то вчера ночью, на церемонии воду, они полностью рассеялись.

Произнося эти слова, он подумал, что никогда не стал бы говорить о таких вещах с белой женщиной, но с этой монахиней, поскольку она оказалась цветной, можно говорить обо всем.

В ней текла точно такая же негритянская кровь, как и в тех чернокожих, которые поклонялись Дамбаллаху и чьи сердца при звуке барабанов начинали биться быстрее.

Казалось, слова его шокировали монахиню, были ей неприятны; она поднялась со своего места и отошла, остановившись перед алтарем:

- Воду противно христианству, - произнесла она, - и все же люди здесь почему-то не могут без нее жить.

- Эта религия запрещена вождями, - возразил Андре. Он подождал, думая, что девушка еще что-нибудь скажет, но так как она молчала, продолжал:

- Но вы, наверное, не хуже меня знаете, что никто не обращает на это внимания. Каждую ночь вы слышите дробь барабанов и можете себе представить, что, происходит там, в горах.

- Нам не следует здесь заниматься обсуждением воду, - твердо сказала монахиня. - Если вы не можете объяснить мне, в чем должна заключаться моя помощь, тогда.., вы меня извините, но меня ждут другие дела.

В голосе ее прозвучали новые холодные нотки, которых не было раньше, и Андре почувствовал, что она сердится на него, хотя он и не мог понять почему.

- Хорошо, - ответил он, - попробую объяснить вам, что мне нужно. Скажите, вы слышали когда-нибудь о девушке по имени Сона? Вам знакомо это имя?

Монахиня стояла к нему спиной, так что Андре не мог видеть выражения ее лица, но ему показалось, что она как-то застыла хотя он и не был уверен, что ощущения не обманывают его.

- Сона? - повторила она вслед за ним, и в ее устах это слово прозвучало необыкновенно мягко и нежно.

- Да, Сона, - снова сказал Андре. - Это девочка, которую удочерил граф. Мне говорили, что она была убита вместе со всеми остальными членами семьи, но вчера ночью, на церемонии воду, ее имя звучало так, словно она жива.

- Как могут те, кто исповедует воду и поклоняется ее богам, знать что-нибудь.., о Соне? - воскликнула монахиня.

- Этого я не знаю, - ответил Андре, - но мне говорили, что барабаны несут тайную весть, от них ничто не может укрыться, по крайней мере для тех, кто понимает язык их посланий.

- Они.., ошибаются, - произнесла монахиня после минутного молчания. Андре тоже встал.

- Откуда вы знаете? - спросил он. Голос его прозвучал резко, он зазвенел в пустоте и полумраке храма, взлетая под самый его купол.

Монахиня обернулась:

- Она умерла! - сказала она таким тоном, что сомневаться было невозможно. - Сона умерла!

***

Вернувшись домой, Андре уселся на балконе поразмышлять обо всем случившемся, а Тома, не задавая лишних вопросов, тактично удалился на кухню, чтобы приготовить ему прохладительный напиток.

"Видимо, по выражению моего лица он догадался, - подумал Андре, - что поездка в церковь оказалась бесплодной и я ничего не нашел там".