Сокровище мадам Дюбарри

— Но, допустим…

— Ну, ладно.

— Что она делает после вашего отказа?

— Она мстит, — отвечал граф.

— Вы сами произнесли это, — сказал Фуше и взгляд его стал жестким.

Не прибавив больше ни слова, он откланялся и вышел. Не отрывая взгляда от двери, граф пробормотал:

— Ничего себе шуточку я придумал! Я хотел отвести от Ивона опасность, а кажется, приобрел ему серьезного врага.

Но постепенно он успокоился:

— В конце концов, этот Фуше знает только меня, и если аббат откажется от его услуг, то мстить он будет только мне.

В дверь легонько постучали. Она приоткрылась и в проеме показалась угодливая фигура Жаваля.

— Чего тебе, Страус?

— Я принес письмо.

— Мне?

— Во всяком случае, когда его принесли, то назвали ваше имя.

— Но тут нет никакого имени, — сказал удивленный Пьер, вертя в руках конверт без надписи.

— Тот, кто его принес, сказал: «Передайте вашему постояльцу, молодому человеку, приехавшему из Бретани», а так как у меня нет других постояльцев…

— И я действительно из Бретани…

— Так оно вам, — заключил Жаваль.

Кожоль сломал печать.

Письмо было без подписи.

«Сегодня вечером, в десять часов, будьте перед новой калиткой «Люксембурга».

Пьер колебался.

— Ивону или мне назначено это свидание? — спрашивал он себя.

Жаваль же подумал, что полиция требует отчета о нем. Пьер колебался недолго.

— Иду, — прошептал он.

ГЛАВА 10

Ворота Люксембургского сада, носившие название «Новая калитка», выходили на безлюдную местность. Шестнадцать лет назад западная часть сада была такой же, как и теперь. Весь треугольник, составляющим в настоящее время перекресток между улицами Западной и Вожирар, был отведен под устройство балаганов, кафе и общественных гуляний. Одним словом, он должен был конкурировать со знаменитой ярмаркой Святого Лаврентия, находившемся в том же квартале.

Приступили к работе, очистили место от деревьев, но на этом и остановились. Дорога, впоследствии получившая название улицы Богоматери, не слишком пробуждала охоту строиться. Для приманки было обещано, что все дома, выстроенные возле сада, будут иметь выход в «Люксембург» с правом пользоваться им даже тогда, когда публика туда допускаться не будет. Но подрядчики не хотели заниматься этой улицей. В тысяча семьсот девяносто восьмом году на ней было только два дома со стороны улицы Вожирар.

Остальное место занимал пустырь, покрытый ямами от выкорчеванных деревьев, которые никто и не подумал засыпать.

Можете себе представить, как опасно здесь было ночью, учитывая мошенников, наводнивших город, и полицию, которая занималась только политикой!

Вот появилась какая-то тень.

— Черт побери! Здесь темнее, чем в печи! Ай да местечко! Честное слово, здесь спокойно можно душить людей, — бормотал чей-то голос.

Рассуждая так, Кожоль, а это был именно он, вдруг остановился.

— Может быть, меня специально заманили сюда, чтобы без шума отправить на тот свет? Эти прелестные ямки вполне смогут послужить могилой…

Он усмехнулся и продолжал свой путь. Ощупал широкий тесак в рукаве.

«С этим можно продержаться довольно долго», — размышлял он.

Привыкший к длительным ночным переходам, Кожоль без особого труда подвигался по пустырю.

— Что же меня ожидает? Опасность или радость? И кому была предназначена записка? Мне или Ивону?

Часы пробили три четверти десятого.

— Через несколько минут я буду все знать, — успокаивал себя Кожоль.

В это время впереди показалась группа людей. Шестеро шли впереди и несли что-то тяжелое. А четверо шли за ними. Кожоль спрятался за поваленным деревом. Он увидел, что несли что-то в мешке, из которого слышались какие-то сдавленные крики. До ушей графа донеслись тихо сказанные слова:

— Надо будет вынуть кляп, а потом быстренько вставить его обратно. А то его мяуканье разбудит всех вокруг.

Носильщики положили на землю свою ношу и принялись распутывать веревки, которыми она была связана.

Как только жертва почувствовала относительную свободу, она издала крик, но тут же сильная рука сдавила ей горло.

— Не перестарайся, Жак, эта жизнь стоит не так мало, — произнес тот же голос.

— Не беспокойся, я легонько, — ответил тот, которого назвали Жаком.

— Надо ему заткнуть рот, — произнес третий голос.

— Дайте ему перевести дух, а то еще задохнется.

Кожоль слышал из своего убежища хриплое дыхание жертвы. Он уже хотел броситься на помощь, но благоразумие удержало его.

Несчастная жертва спросила умоляющим голосом:

— Ради Бога, куда вы меня несете?

— Скоро сам узнаешь.

— Вы хотите бросить меня в Сену?

— Ну, этого тебе бояться нечего.

— Что вы хотите сделать со мной?

— Всего лишь сменить убежище.

— И я никогда не попаду на свободу?

— Завтра, если ты этого захочешь, будешь свободен.

— Что я должен сделать, ради Бога…

— Тебе уже не раз говорили. Расскажи Точильщику то, что он от тебя требует…

— Никогда!

— Это твое последнее слово?

— Никогда, — повторил пленник.

— Кляп, — распорядился первый голос.

— Выслушайте меня, умоляю вас…

— Говори!

— Отпустите меня. Я дам сто тысяч экю!

Кто-то весело рассмеялся.

— Двести тысяч, только освободите…