Сокровище мадам Дюбарри

Какова ни была жестокость Пошоля, диктатора Ренна, но она уступала кровожадному безумию Карье.

История страшной диктатуры Карье в Нанте известна. Безумная мания убийств повторилась в Бресте, где Легнелот, Лекинио и ла Марн поочередно проливали потоки крови. Казни были до того многочисленны, что однажды вечером палач Ансе попросил некоторые из них перенести на следующее утро.

Крепким человеком был палач Ансе, которого проконсулы Лекинио и Легнелот избрали своим другом и приглашали каждый день к обеду! Тогда диктаторы и палачи придумывали милые шуточки, забавлявшие их, но приводившие в ужас весь Рошфор и впоследствии — Брест.

Когда Лекинио разом приговорил к смерти двадцать шесть чиновников, Ансе выдумал шутку — поднести им хороший обед у подножия эшафота и рубить им головы за десертом, так что последние из казненных видели на столе перед своими глазами головы первых жертв.

Да, большой шутник был палач Ансе!

В Ренне, куда вошли Ивон и Елена, эти зверства производились с меньшим шиком. На гильотину приходилось не более дюжины голов в день. Правда, диктатор Пошоль жаловался в своей корреспонденции, что у него всегда опустошают кладовую. Только приведут к нему сотню-другую пленных шуанов, как Брест и Лаваль требуют их для своих гильотин.

— Вы лишаете добрых республиканцев законного развлечения, — кричал взбешенный Пошоль.

Действительно, добрые республиканцы Ренна нуждались в развлечениях, потому что были скованы страхом в своем городе. Если им случалось выходить за стены Ренна, они тотчас же попадали в руки шуанов, чтобы быть расстрелянными, повешенными или изрубленными.

Шуаны и республиканцы убивали друг друга с особенным ожесточением и с примерным рвением.

Национальный Конвент не видел ничего опасного в войне с шуанами. В этом заблуждении его поддерживали все генералы.

«Я размету шуанов в две недели», — писал каждый из них в Конвент. Таково было общее заблуждение генералов Россиньоля, Тюро, Божора, Вимо, Авриля, Камбрея и других.

Не желая показывать Конвенту свой первый промах, они ухитрялись представить шуанов в виде жалкого скопища тысячи разбойников. На самом деле те успешно уничтожали своих противников, и республиканские ряды сильно редели. Республиканцы не в состоянии были отражать мобильного ночного неприятеля, который всегда появлялся в местах, наименее защищенных.

Таково было шуанство во время нашего рассказа. Оно занимало окрестности Ренна и проникало в город, несмотря на бдительность Пошоля.

…Ивон поместил Елену к одной бедной вдове, бывшей когда-то в услужении у Бералеков, а теперь, открывшей галантерейную лавочку в предместье Ренна.

Грустным было прощание молодых людей, которые в минуту разлуки поняли, что полюбили друг друга.

— Поручаю вас милости Божьей, — грустно сказала Елена.

— Будьте уверены, я вернусь! Разве я не должен заботиться о своей сестре?

Они смотрели друг на друга, не разнимая рук и не находя слов. Но это молчание говорило больше всяких клятв.

— Вам здесь грозит опасность… Идите, Ивон, — выговорила она с трудом.

Бералек бросил на нее прощальный взгляд, круто повернулся и ушел.

Елена долго прислушивалась, потом в раздумье прошептала:

— Нет, братьев любят не так…

Вечером ложась спать, она упомянула молодого человека в своей молитве.

Проснувшись, она увидела у своего изголовья вдову.

— Ну, что? — спросила она.

— Вчера вечером никого не арестовали, он спасен, дитя мое, — отвечала добрая женщина.

Елена весело спросила:

— Посмотрим, тетушка… так как вы теперь моя тетя… к чему вы меня приспособите?

— Уж не думает ли моя красавица, что я позволю ей сидеть в лавочке?

— Уж не хотите ли вы меня погубить? Ведь любопытные будут спрашивать, почему племянница не работает, а сидит на шее небогатой родственницы?

— Что же делать?

— Все очень просто. Научите меня торговать.

— Ну что же, мы поговорим об этом, когда я вернусь с рынка.

— А что вы будете делать на рынке?

— Надо запастись некоторыми товарами.

— В таком случае, идемте вместе! Прежде, чем продавать, надо научиться покупать!

…На рыночной площади толпились люди.

Посередине возвышалась гильотина, а у ее подножия стояли ряды крестьянских повозок. Торговка направилась в тот угол площади, где обыкновенно собирались ее поставщики.

— Не хотите ли чего-нибудь купить, гражданки? — окликнул их голос, заставивший Елену вздрогнуть.

Развернув тюк своих товаров, Шарль стоял в ожидании покупателей.

Девушка вздрогнула и побледнела.

А Ивона при ней не было…

Между тем мнимый разносчик показывал вдове товар.

— Выбирайте, гражданка! Нитки, иголки, пуговицы, трехцветные кокарды, шолетские полотна, чулки из Витре, — говорил он, будто не узнавая Елену.

Уверенная, что Шарль воспользуется случаем подать ей знак или шепнуть слово, мадемуазель Валеран притворилась, что усердно рассматривает площадь.

«Я не права, — думала она, — этот человек спас мне жизнь и был моим покровителем, но, мне кажется, злая судьба снова свела меня с ним».

Удивленная молчаливостью и неподвижностью своей спутницы, вдова подняла голову.

— Ну, племянница, — сказала она, — так-то ты учишься покупать?