Сокровище мадам Дюбарри

— Вы требуете, пусть будет так, — сказал гигант, направляясь к бочке с «Тавелем».

По дороге ему пришла в голову мысль: «А что если я вылью ему в кружку содержимое скляночки? Дело пойдет быстрее…»

— Вот, — сказал он, поднося Ивону кружку.

— Хорошо, теперь у каждого своя кружка! Ну, залпом! — скомандовал Бералек.

— Как? Сразу всю кружку?

— Ты трусишь?

— Вот мой ответ, — сказал Лебик, поднося к губам свое «Божанси».

Глотая, гигант взглядом следил за пьющим противником и думал: «Залпом кружку! Долговязый грохнется через десять минут. Я влил ему порядочную дозу».

Кружки опустели одновременно.

— Ты видишь, я свою осушил полностью? — сказал шевалье, опрокидывая посуду.

— Но ведь я тоже не сплутовал, — и Лебик повторил жест Ивона.

Вдруг Ивон ударил себя по лбу и вскричал:

— Ах! Я забыл дать тебе маленький совет перед началом пари!

Молодой человек вынул один из своих пистолетов.

— Так что это за совет?

— Забыл предупредить тебя, чтобы ты не трудился вливать мне в вино свою гадость, так как в твоем флаконе — чистая вода!

Роли поменялись столь быстро, что Лебик онемел. Шевалье продолжал:

— Что касается твоего снадобья, я отложил его для удобного случая.

— И этот случай настал?

Ивон громко захохотал.

— Когда ты наливал мне вино, мне пришло в голову примешать твоей дряни к «Божанси»!

Лебик бешено закричал. Забыв осторожность, он, отскочив на два шага, уже хотел броситься на шевалье. Но прыжок был задержан пистолетом.

— Шаг вперед — и я убью тебя, как собаку, — сказал молодой человек сухим голосом.

— Гром и молния! — скрежетал зубами от ярости Лебик.

— Иди спать, завтра закончим свои счеты, — сказал шевалье.

Ивон вышел из погреба.

Видя, что враг удалился, Лебик едва сдержал крик радости. Он выпрямился, весь дрожа от волнения, стараясь стряхнуть с себя сонливость.

— Тысяча виселиц! Я успею перебраться на ту сторону, — пробормотал он.

Он направился к выходу, который тщетно искали роялисты.

Ивон подождал пять минут.

— Я думаю, теперь можно войти, он имел достаточно времени, чтобы заснуть, — сказал Бералек своим товарищам.

В первом погребе — никого. Но во втором шевалье, идущий впереди, внезапно остановился и захохотал:

— Черт меня побери, если я мог подозревать, что лаз находится в подобном месте!

ГЛАВА 25

А чем же занимался пленник Точильщика — Кожоль?

Мы оставили графа в ту минуту, когда лакей собирался поведать ему причину столь жгучей ненависти к своей жене.

— Итак, милый Лабранш, ты женат… на пятидесятилетней женщине… Неужто добрая госпожа Лабранш предается проказам, которые… Ведь именно это ты хотел дать мне понять?

— Да, граф!

— И давно ты женат?

— Я попал в когти Точильщика в мае 1795 года…

— А в декабре 1793-го, — продолжал Кожоль, — после поражения вандейской армии, когда я доверил тебе сестру и мать, ты еще не был женат…

— Я женился через два месяца после казни этих дам, то есть, в апреле 1794 года.

— Следовательно, ты жил с женой не более года.

— Да, едва год.

— А любил ты ее?

— Нет, — сухо отвечал лакей.

Граф с удивлением взглянул на него.

— Если бы ты не любил жену, которой уже тогда было сорок пять лет и которая, по твоему собственному признанию, не была красива… на кой черт ты женился? И при чем здесь ревность?

— Я хочу отплатить ей за долгие годы своего плена.

— Так это она выдала тебя Точильщику?

— Я теперь убежден в этом.

— А почему мадам Лабранш пришла фантазия избавиться от тебя?

— Потому что она любила другого.

— В сорок пять лет! О, кажется, у этой дамы вечно юное сердце, — хмыкнул Пьер.

После некоторого размышления он покачал головой.

— Знаешь, Лабранш, твоя история кажется странной. Почему твоя жена, желая избавиться от тебя, пользуется услугами Точильщика, а не воспользовалась более легким средством — разводом, который во времена нашей блаженной Республики разлучает несчастных супругов в два часа?

— Она выдала меня Точильщику, — упрямо повторял Лабранш.

Он уже сожалел, что предложил выслушать свой рассказ.

— Позднее, когда мы выйдем отсюда, вы все узнаете…

— Когда нас здесь не будет, вряд ли у тебя будет потребность высказываться, — возразил насмешливо Кожоль, — к тому же вряд ли меня будут интересовать истории, которые я могу выслушать здесь.

При этом насмешливом тоне старик робко спросил:

— Граф не сердится?

— На что мне сердиться?

— Что я должен молчать.

— Храни твои тайны, любезный. Это твоя собственность, и мне нечего с ней делать.

Лицо Лабранша прояснилось.

— В таком случае, граф, вы сдержите свое обещание?

— Какое?

— Разделить со мной шансы на побег?

— В тот день, когда это произойдет, я возьму тебя с собой.

— А если это произойдет ночью?

— Если случай представится ночью, клянусь, что возвращусь освободить тебя через сорок восемь часов.

— Почему через сорок восемь? — спросил удивленный лакей.

— Ты забываешь, что мы не в Париже!

В эту минуту дверь отворилась, и Ангелочек просунул свою голову.

— Разве граф не ложится спать? — спросил он.

— Который час?

— Три часа ночи. Самая пора спать. Я валюсь с ног, ожидая за дверью, когда придет время отвести Лабранша в его конуру.

— Ступай, я сам разденусь, — сказал Кожоль, отпуская лакея.