Сокровище пути (СИ)

В мастерские общих дворов шли с целью, вдохновением или намерением, там собирались для работы, которую проще и легче было делать сообща. О них заботились, как о каком-то своём общем теле: смазывали петли окон и дверей, отмывали и красили рамы, натирали стёкла, конопатили стены, дочиста выметали углы и окуривали от насекомых ветками купресы, стараясь, чтобы дым попал в каждый угол.

А эта комната была общей, но при этом именно что ничьей. Здесь словно присутствовали обрывки чужих разговоров, чужих воспоминаний, чужих судеб, которые никогда и никоим образом не пересекутся с её, Аяны, судьбой. Комната была словно преходящим вместилищем для сотен чьих-то душ, по очереди проходящих сквозь неё и никак не заботящихся об этом мимолётном временном теле. Тут вытирали и подчищали только то, что было уже откровенно затоптано, засалено, захватано и запачкано руками, плечами и ногами постояльцев. Аяна решила, что по возможности будет стараться избегать постоялых дворов. Лучше уж сеновал и звезды, подумала она.

– Кирья, я поел. Уже поздно. Пойду за припасами, – сказал Верделл, вставая. – Купайся. Я постучусь.

– Хорошо. Ты хочешь искупаться?

– Не, – помотал головой Верделл. – Не-не. Я ещё чистый после того ручья, который мы проезжали третьего дня.

– Как хочешь, – пожала плечами Аяна, и он ушёл.

Харта принесла несколько вёдер тёплой воды и одну кадушку кипятка, унесла посуду, и Аяна наполнила лохань.

Каким блаженством было наконец отмыть голову и тело! Она уткнулась носом в туесок с вязким мылом, вдыхая ароматы трав родной долины. Нежная, невесомая сампа, слегка смолистая тёплая купреса, пряный ладонник, сладкая, спелая лесная земляника и дикий тмин... Аромат растревожил её, напомнил о маме, Нэни и остальных, кого она оставила дома. Аяна сидела, намыливая тело и нежась в тёплой воде, и вспоминала дом, сеновал, земляничные полянки, запах свежих простыней и маминой стромкой отбелённой праздничной рубашки с зелёными, как капли леса, брызгами стеклянных бусин на рукавах.

9. Беги!

Она смыла остатки негустой пены и вылезла из лохани, потом высунулась за дверь и окликнула Харту.

Пока Харта, зевая, вычерпывала воду, Аяна оделась, расчесала и вытерла волосы. Надо бы немного подрезать их, в пути такая длина неудобна. Всё равно отрастут. Интересно, у Харты есть хорошие ножницы? Надо было спросить, пока она тут прибиралась. Это ужасно, когда ножницы не режут, а сминают волосы тупыми, непритёртыми лезвиями.

Она ходила по комнате, складывая вещи в мешок. С утра они уезжают, надо всё подготовить, чтобы спросонья что-то не забыть... Вроде всё.

Дверь приоткрылась.

– Ты же обещал постучать, Верделл – обернулась Аяна. – Ты уже верн...

Широкая грубая ладонь зажала её рот.

– А ну тихо, птичка. Давай сюда кошель, – хрипло прошептал ей на ухо незнакомец. – Рато, пошарь-ка по мешкам. У её сопливого муженька было два золотых, и он отдал ей кошель.

Аяна, с ужасом распахнула глаза и неистово забилась в его руках, но в бок упёрлось что-то острое.

Она замерла.

– Тихо, я сказал, а то получишь нож под ребро, – угрожающе повторил он.

– Тут ничего. Тряпки.

– Бросай тогда. Слышь, птичка, где кошель? Давай сюда.

– Далкер, погодь. Ты посмотри, какая красотка залетела в наши края. Может, утешим её, пока её сопляк там в лавках развлекается? Она, небось, и не знает, что такое мужик. Много эта писклявая недоросль там наковыряет-то.

– Я первый. Ох ты ж какая упругая, – просипел Далкер, щупая её рукой, в которой держал нож. – небось такая сладкая, да?

Аяна пыталась кричать что было сил, но его ладонь глушила все звуки. Надо кричать! Верделл! Он услышит!

-М-н-н-м! - промычала она.

- Затихни!

Нож вдавился в кожу. Её била дрожь. Верделл не слышит. Он далеко...

Ладонь продолжила шарить по её телу. Омерзение, брезгливое отвращение и ужас душили Аяну, и она попыталась укусить руку, зажимавшую ей рот, но хватка была слишком сильной, и Аяна замерла. В ней внезапно поднялась ярость. Как он смеет? Как он смеет?

Багровое пламя в одно мгновение охватило её. Оно было почти зримым, оно  лизало грязные стены комнаты, дверь, дряхлую мебель, разгораясь всё ярче. Мир побагровел полностью, сжигаемый этим огнём, кружащимся вокруг неё.

Конда. Конда. Конда.

Медленно, медленно, невыносимо медленно дверь открылась, и звук от пинка, распахнувшего её, был таким же тягуче медленным. Так же неторопливо, с глухим долгим стуком, через порог шагнул Верделл. Его другая нога так же долго приближалась к доскам пола, и вот наконец коснулась их.

На какой-то неуловимый миг его лицо стало очень обиженным, непонимающим, потом он хищно оскалился. Аяна видела, как его рука неторопливо движется к поясу. Что-то блеснуло, и Верделл с тем же безумным, искажённым лицом сделал короткое и резкое движение рукой снизу вверх за спиной Рато, который всё это время неспешно поворачивался к нему. Рато медленно открыл рот и начал с долгим хриплым стоном оседать на пол.

Далкер неторопливо выпустил её и с ножом поплыл через комнату к Верделлу.

Конда сказал: «Моё сокровище».

Никто не смеет тронуть его сокровище.