Сокровище семи звезд

– Присматриваете за мной? Как вас понимать? Зачем за мной присматривать? – Тут он заметил, что запястье у него плотно забинтовано, и продолжил уже другим тоном, не столь напористым и довольно доброжелательным, как человек, признающий очевидные факты: – Вы врач?

Я едва не расплылся в улыбке: сказывалось облегчение после всех тревог за жизнь мистера Трелони.

– Нет, сэр.

– Тогда почему вы здесь? Если вы не врач, то кто? – В его голосе вновь послышались повелительные нотки.

Мысль человеческая стремительна. Вся цепь рассуждений, исходя из которых мне надлежало построить ответ, пронеслась в моем мозгу еще прежде, чем я произнес хоть слово. Маргарет! Я должен думать о Маргарет! Ведь передо мной ее отец, ничего не знающий обо мне и даже о самом моем существовании. Разумеется, он захочет – и очень захочет – узнать, почему из всех мужчин его дочь призвала на помощь именно меня, когда с ним приключилось несчастье. Любой отец всегда относится к избраннику дочери с долей ревности, а так как я еще не признался Маргарет в любви, мне нельзя было говорить ничего такого, что могло бы поставить ее в неловкое положение.

– Я адвокат, но сейчас здесь не в профессиональном своем качестве, а просто как друг вашей дочери. Однако именно потому, что знала меня как юриста, мисс Трелони и решила обратиться ко мне, когда подумала, что вас убили. Впоследствии она удостоила меня своей дружбой и позволила остаться здесь, чтобы дежурить подле вас, в соответствии с вашей волей.

Мистер Трелони определенно был человеком проницательным и немногословным. Пока я говорил, он смотрел на меня острым взором, словно читая мои мысли. К счастью, продолжать расспросы он не стал, по-видимому приняв мои слова на веру. У него явно имелись на то собственные причины, мне неведомые. Он глубоко задумался о чем-то своем: его глаза заблестели, и губы непроизвольно шевельнулись в слабой улыбке, выражавшей удовлетворение.

– Так она подумала, что меня убили! – внезапно произнес он. – Это случилось прошлой ночью?

– Нет! Четыре дня назад.

Мистер Трелони заметно удивился. Если сразу по пробуждении он сел в постели, то теперь сделал такое движение, будто собирался вскочить с нее, однако усилием воли сдержал себя и, откинувшись обратно на подушки, спокойно попросил:

– Расскажите мне все, что знаете! Во всех подробностях, ничего не упуская! Нет, погодите – сначала заприте дверь! Я не хочу никого видеть, пока не узнаю в точности, как обстоят дела.

При последних его словах сердце мое будто подпрыгнуло в груди. «Никого»! Выходит, меня он считает исключением! Я не мог не испытать удовольствия при этой мысли, учитывая мои чувства к его дочери. Внутренне ликуя, я подошел к двери и тихо повернул ключ в замке. Когда я вернулся, мистер Трелони снова сидел на кровати.

– Ну рассказывайте же скорее! – воскликнул он.

И я, стараясь не упускать ни единой мелочи, даже самой ничтожной, поведал обо всех событиях, произошедших с момента моего появления в доме. Разумеется, я ни словом не обмолвился о своих чувствах к Маргарет и рассказал лишь о том, что могло быть уже отчасти ему известно. Что касается Корбека, я просто сообщил, что тот привез в Лондон какие-то лампы, которые наконец-то нашел и заполучил в собственность после долгих поисков. Затем я перешел к подробному рассказу о том, как лампы пропали из гостиницы и нашлись в доме.

Мистер Трелони слушал с самообладанием, которое при нынешнем положении дел казалось почти сверхъестественным. Но равнодушным он не оставался: порой глаза его блестели или горели, а сильные пальцы здоровой руки вцеплялись в простыню, собирая ее в длинные складки. Особенно заметно это было, когда я рассказывал о возвращении Корбека и о том, как светильники нашлись в будуаре. Иногда хозяин дома подавал голос, но каждый раз произносил лишь несколько отрывистых слов, явно непроизвольно, в порыве волнения. Загадочные события, которые больше всего нас озадачили, не вызвали у него особого интереса – как будто он уже знал о них. Самое сильное волнение он выказал, когда услышал о выстрелах, произведенных сержантом Доу. Приглушенное «безмозглый болван!», вырвавшееся у него, и быстрый взгляд, брошенный на поврежденный шкафчик, показали всю меру его раздражения. Узнав, какой мучительной тревогой за него терзалась дочь, какую безграничную заботу, преданность и любовь она проявила, мистер Трелони, похоже, глубоко растрогался. «Ах, Маргарет, Маргарет!» – прошептал он с затаенным изумлением.

Когда я довел свой рассказ до сегодняшнего дня и закончил на том, что мисс Трелони отправилась на прогулку (сейчас, в присутствии ее отца, она снова стала для меня «мисс Трелони», а не «Маргарет»), он долго не произносил ни слова. Молчание длилось, вероятно, минуты две-три, но показалось мне бесконечным. Потом он обратил взор на меня и внезапно потребовал:

– А теперь расскажите о себе!