– Присядьте на минутку. Нам лучше не откладывать этот разговор. Мы с вами мужчины, к тому же умудренные жизненным опытом. Все, что я сейчас узнал о своей дочери, для меня новость, причем совершенно неожиданная. И я хочу точно знать, в каком положении нахожусь. Уверяю вас, я не имею ничего против, но у меня есть свои отцовские обязанности… очень важные и, возможно, неприятные. Я… я… – Казалось, он не знает, с чего начать, и это вселило в меня надежду. – Полагаю, из всего сказанного вами о вашем отношении к моей дочери мне следует заключить, что вы намерены просить ее руки?
Я ответил без малейшего промедления:
– Безусловно! Именно так, и никак иначе! В первый же вечер после нашей речной прогулки я принял решение встретиться с вами – не сразу, конечно, а спустя приличествующее время, – и просить у вас позволения обратиться к вашей дочери с предложением руки и сердца. Несчастье, с вами приключившееся, сблизило нас быстрее, чем я смел надеяться, но с каждым часом, проведенным здесь, я все сильнее укреплялся в своем изначальном намерении.
Лицо мистера Трелони смягчилось, когда он невольно перенесся мыслями в далекие времена своей молодости.
– Насколько я понимаю, Малкольм Росс, вы пока еще не признались моей дочери в своих чувствах?
Обращение по имени вместо недавнего официального «мистер» отозвалось во мне радостным трепетом.
– На словах – нет, сэр!
Задний смысл этой фразы я мгновенно осознал даже не потому, что она сама по себе прозвучала комично, а потому, что на лице мистера Трелони появилась мрачноватая, но вполне добродушная улыбка.
– На словах – нет! Ясное дело, ведь это опасно! В словах она могла бы усомниться, а то и попросту им не поверить.
Покраснев до корней волос, я пояснил:
– Из деликатности к мисс Трелони, оказавшейся в столь беззащитном положении, и из уважения к ее отцу – тогда, сэр, я еще не знал вас лично, и для меня вы были просто ее отцом – я не счел возможным заговаривать с ней о своих чувствах. Но даже и не будь таких преград, я никогда не подступил бы к ней с признаниями в час такого горя и отчаяния. Мистер Трелони, клянусь честью, мы с вашей дочерью всего лишь друзья! По крайней мере, она относится ко мне как к другу, и никак иначе!
Мистер Трелони протянул ко мне руки, и я с жаром их пожал. Потом он сердечно сказал:
– Малкольм Росс, я вполне удовлетворен всеми вашими разъяснениями. Разумеется, пока я не поговорю с Маргарет и не дам вам разрешения, вы не станете признаваться ей в любви… на словах, – со снисходительной улыбкой добавил он, потом, вновь посуровев лицом, продолжил: – Время не терпит. Мне нужно позаботиться о делах столь необычных и столь срочных, что нельзя терять ни часа. Когда бы счет шел на минуты, я не стал бы прямо сейчас обсуждать с новоявленным другом дальнейшую судьбу моей дочери и ее будущее счастье.
Достоинство и гордость, с которыми он держался, произвели на меня большое впечатление.
– Ваша воля для меня закон, сэр! – сказал я и направился к двери, а выйдя из комнаты, я услышал, как за моей спиной в замке повернулся ключ.
Когда я сообщил мистеру Корбеку, что мистер Трелони полностью оправился, он от радости пустился в пляс, потом внезапно остановился и попросил меня не показывать – по крайней мере, поначалу – свою осведомленность, когда зайдет речь о поисках светильников или первых посещениях гробницы. Это в случае, если мистер Трелони заговорит со мной на эту тему – как он, конечно же, сделает, добавил Корбек, бросив на меня многозначительный взгляд, который ясно свидетельствовал, что он знает о моих сердечных делах. Я согласился, чувствуя, что мне и впрямь лучше помалкивать на сей счет. Я и сам толком не понимал, почему так будет лучше, но хорошо знал, что мистер Трелони – человек своеобразный и известная сдержанность в общении с ним не повредит в любом случае. Сильные люди уважают сдержанность.
Остальные обитатели дома восприняли известие о выздоровлении мистера Трелони по-разному. Миссис Грант от полноты чувств расплакалась и немедля поспешила прочь, дабы самолично привести дом в порядок для «хозяина», как она всегда его называла. У сиделки вытянулось лицо: лишиться такого пациента! Однако уже в следующее мгновение она выразила искреннюю радость, что беда миновала, и, изъявив готовность при надобности явиться к мистеру Трелони по первому же зову, занялась упаковкой своих вещей.
Сержанта Доу я отвел в кабинет, и уже там, наедине, сообщил новость. Несмотря на свою железную выдержку, он не сумел скрыть удивления, когда я рассказал, каким образом мистер Трелони очнулся. Меня же в свою очередь застали врасплох первые слова детектива:
– И как он объяснил первое нападение? Во время второго-то он был без чувств.
С того момента, как наш подопечный пришел в себя, я еще ни разу не задумался об обстоятельствах нападения, ставшего причиной моего приезда в этот дом, – разве что вскользь упомянул о них, когда рассказывал обо всем по порядку мистеру Трелони.
– Знаете, мне как-то не пришло в голову спросить, – ответил я.