Когда я вернулся с ключом, они все еще внимали повествованию мистера Корбека, но теперь к ним присоединился доктор Винчестер, прибывший вскоре после моего ухода. Мистер Трелони, узнав от Маргарет, с каким вниманием и заботой отнесся к нему молодой медик и как твердо он, невзирая на давление обстоятельств, следовал его, Трелони, письменным распоряжениям, попросил доктора остаться с ними и послушать.
– Возможно, вам будет интересно узнать окончание этой истории! – сказал он.
Мы все вместе рано отужинали, после чего долго сидели за беседой. Наконец мистер Трелони произнес:
– Теперь, полагаю, нам пора разойтись и лечь спать пораньше. Завтра у нас будет о чем поговорить, а сегодня мне еще надо хорошенько все обдумать.
Доктор Винчестер удалился, с любезной предусмотрительностью прихватив с собой мистера Корбека. Когда они удалились, мистер Трелони обратился ко мне:
– Думаю, будет лучше, если сегодня вы тоже переночуете у себя. Я хочу побыть наедине с дочерью. Мне нужно многое ей рассказать – и только ей одной. Возможно, завтра я и вам все расскажу, однако сейчас нам с ней удобнее остаться в доме вдвоем, дабы ни на что не отвлекаться.
Я прекрасно понимал его чувства, но события последних дней были еще совсем свежи в моей памяти, и потому неуверенно произнес:
– Но… не опасно ли это? Если бы вы знали, как мы…
К моему удивлению, Маргарет перебила меня:
– Никакой опасности нет, Малкольм. Ведь с отцом буду я! – И она прижалась к нему, словно защищая.
Не сказав более ни слова, я встал, намереваясь уйти.
– Приходите завтра сколь угодно рано, Росс, – сердечно проговорил мистер Трелони. – Приходите к завтраку. А потом мы с вами побеседуем.
Он тихо вышел из комнаты, оставив нас с Маргарет наедине. Она протянула мне обе руки, и я, сжав нежные ладони, горячо их поцеловал, затем привлек к себе их обладательницу, и наши губы впервые встретились.
Той ночью я почти не сомкнул глаз: счастье с одной стороны, и тревога – с другой, не давали мне заснуть, – но сколь бы ни сильна была моя тревога за Маргарет, такого счастья, как тогда, я дотоле не испытывал и вряд ли еще когда-нибудь испытаю. Ночь пролетела быстро, и рассвет не прокрался, по своему обычаю, в мои окна, а словно ворвался в комнату.
Я подъехал к дому на Кенсингтон-Пэлас-роуд незадолго до девяти. Вся моя тревога рассеялась, как облако на ветру, лишь только я увидел Маргарет, на чьих щеках, еще вчера бледных, снова играл нежный румянец, мне знакомый. Она сказала, что отец спал хорошо и скоро выйдет к нам.
– Мне кажется, – прошептала девушка, – мой милый чуткий отец нарочно задерживается, чтобы я встретила вас первой и наедине!
После завтрака мистер Трелони пригласил нас в кабинет и сказал, открывая передо мной дверь:
– Я попросил Маргарет присоединиться к нам.
Когда мы уселись, он серьезно произнес:
– Вчера вечером я сказал, что нам с вами есть о чем поговорить. Полагаю, вы подумали, что речь пойдет о вас с Маргарет, – я прав?
– Да, именно так я и подумал.
– Что ж, Малкольм Росс, на сей счет можете не беспокоиться. Мы с Маргарет все обсудили, и я знаю, чего она желает.
Когда я крепко пожал руку, протянутую мне мистером Трелони, и поцеловал Маргарет (усаживаясь, она придвинула свой стул поближе к моему, чтобы мы могли держаться за руки), он продолжил – не то чтобы нервозно, но с легкой нерешительностью в голосе, для меня неожиданной:
– Вам уже многое известно о моих поисках мумии и предметов, с нею связанных. Смею предположить, вы уже догадались о многих моих гипотезах. Но их я в любом случае объясню вам позже, коротко и ясно, если возникнет такая необходимость. Сейчас же я хочу посоветоваться с вами вот о чем: мы с Маргарет разошлись в одном вопросе. Я собираюсь провести эксперимент, который станет венцом моих исследований, коим я посвятил двадцать лет неустанной работы, зачастую сопряженной с опасностью. Если все удастся, мы сможем постичь вещи, остававшиеся недоступными для человеческого взора и разумения долгие столетия – да что там, тысячелетия! Я не желаю, чтобы моя дочь присутствовала при эксперименте, поскольку не могу закрывать глаза на сопряженную с ним опасность – великую опасность, и притом неведомой природы. Впрочем, в своей жизни я не раз сталкивался с великими опасностями неведомой природы, как и отважный ученый, помогавший мне в моей работе. Лично я готов пойти на любой риск, ибо это пойдет на пользу естествознанию, философии и истории, позволит нам перевернуть еще одну страницу древней мудрости, утраченной в наше прозаическое время. Но подвергать такому риску дочь я решительно не хочу. Ее юная, исполненная надежд жизнь слишком ценна, чтобы обращаться с нею столь безрассудно, особенно сейчас, когда моя девочка стоит на пороге нового счастья. Мне невыносима мысль, что она может погибнуть во цвете лет, как ее дорогая мать…
Расчувствовавшись, он прикрыл глаза ладонью. Уже через секунду Маргарет оказалась с ним рядом и стала успокаивать нежными словами, обнимая и целуя. Затем, выпрямившись и положив руку ему на голову, она промолвила: