Сокровище семи звезд

– Когда мисс Трелони нашла ваше письмо с распоряжениями, – снова заговорил я, – я предложил ей свои услуги, и она их приняла, как вам известно.

– А эти дни – как они прошли для вас?

Вопрос этот премного меня удивил. В нем слышалось нечто, напомнавшее мне голос и интонации Маргарет в минуты слабости – напомнило столь сильно, что я вновь ощутил себя мужчиной и словно обрел твердую почву под ногами.

– Эти дни, сэр, несмотря на снедавшую нас тревогу, несмотря на все душевные страдания девушки, которую я с каждым часом люблю все сильнее, были самыми счастливыми в моей жизни!

Мистер Трелони долго молчал – так долго, что я, ожидая с сильно бьющимся сердцем, когда он заговорит, забеспокоился, не зашел ли я слишком далеко в своей откровенности. Наконец он задумчиво произнес:

– Полагаю, говорить за другого человека нелегко. Жаль, вас не слышала ее бедная мать: порадовалась бы всей душой! – Потом по его лицу пробежала тень, и он резко спросил: – Но уверены ли вы во всем этом?

– Я знаю свое сердце, сэр. По крайней мере, я так думаю!

– Нет-нет, я не о вас! К вам вопросов нет. Вы сказали, что моя дочь любит меня, но… Но ведь она прожила здесь, в моем доме, целый год… И все же говорила вам о своем одиночестве, своей безысходной печали… А я за весь год – стыдно признаться, но это правда – ни разу не заметил признаков такой любви ко мне с ее стороны!.. – Его голос дрогнул, и он с тяжелым вздохом погрузился в раздумья.

– В таком случае, сэр, – сказал я, – мне посчастливилось за несколько дней увидеть больше, чем вам за всю ее жизнь!

Мои слова вернули мистера Трелони к действительности. Он снова заговорил, теперь со смешанным чувством удивления и радости:

– Я и не подозревал ни о чем подобном. Думал, что она ко мне безразлична… что безразличием своим словно бы неосознанно мстит мне за то, что в детстве была обделена отцовской заботой… что у нее холодное сердце… Какое счастье, что дочь моей дорогой жены тоже любит меня! – Он опять откинулся на подушки, погрузившись в воспоминания о давнем прошлом.

Как же он, должно быть, любил ее мать! В нем говорила любовь не столько к дочери, сколько к ребенку своей обожаемой жены. Сердце мое исполнилось жалости и сострадания. Я начал понимать, сколь глубоки переживания двух этих людей: сильных, замкнутых и сдержанных, умевших скрывать друг от друга свою страстную потребность во взаимной любви! Меня не удивило, когда мистер Трелони прошептал, словно разговаривая сам с собой:

– Маргарет, дитя мое! Нежная, чуткая, сильная, преданная, храбрая! Как и ее мать! Как и ее дорогая мать!

И тогда я возликовал в душе, оттого что был с ним полностью откровенен.

После недолгой паузы мистер Трелони сказал:

– Четыре дня! С шестнадцатого числа! Выходит, сегодня двадцатое июля?

Я утвердительно кивнул.

– То есть я пролежал в трансе четыре дня. Такое со мной не впервые. Однажды, при весьма необычных обстоятельствах, я пробыл в подобном состоянии три дня, но даже не подозревал об этом, пока не узнал о разнице в датах. Когда-нибудь я расскажу вам об этом, коли вам интересно.

Я затрепетал от радости. Если отец Маргарет готов посвятить меня в свои секреты, я вправе надеяться… Деловой, будничный тон, каким он произнес следующие слова, вернул меня к действительности:

– Пожалуй, теперь я встану с постели. Когда Маргарет возвратится с прогулки, скажите ей, что я очнулся в добром здравии. Это убережет ее от потрясения. И прошу вас, сообщите мистеру Корбеку, что я хочу увидеться с ним при первой же возможности. Мне не терпится поскорее увидеть светильники и все о них разузнать!

Его отношение ко мне привело меня в восторг. Такой спокойно-доверительный тон, каким мог бы разговаривать со мной будущий тесть, поднял бы меня и со смертного ложа. Я быстро прошагал к двери, торопясь выполнить просьбу мистера Трелони, и уже взялся за ключ, когда позади раздался оклик:

– Мистер Росс!

Обращение «мистер» мне не понравилось. Узнав о моей дружбе с Маргарет, мистер Трелони стал называть меня «Малкольм Росс», и то, что он вновь обратился ко мне в официальной манере, меня не только огорчило, но и наполнило дурными предчувствиями. Должно быть, дело в Маргарет. (Теперь, когда меня охватил страх потерять возлюбленную, я снова мысленно называл ее «Маргарет», а не «мисс Трелони».) Сегодня я хорошо понимаю, какие чувства владели мной в тот момент: я твердо положил бороться за нее до последнего. Весь собравшись и непроизвольно расправив плечи, я вернулся к кровати. Мистер Трелони, человек умный и проницательный, словно прочитал мои мысли. Лицо его, омраченное новой тревогой, несколько прояснилось, когда он заговорил: