Филат и Кукоба, подчиняясь безумию, творившемуся в свитке, отвлеклись от шкатулки и активно хозяйничали, готовя строительные блинчики – любимое лакомство стожаров. Филат поджаривал их на куске жести, затеяв костёрчик прямо на полу, а Кукоба переворачивала блинчики шпателем.
Эти строительные блинчики при всей своей нелепости оказались замечательной находкой и мгновенно переломили ход боя. В древних войнах такое случалось. Громадная армия теснит врага. Внезапно стрела, пущенная наугад убегающим лучником, поражает императора – и, дробясь на отдельные части, недавно победоносная армия откатывается назад, спеша поскорее оказаться в столице и утвердить на престоле своего ставленника.
Вот и чудовище-оборотень из недр Теневых миров ненавидело дым. Даже нарисованный. И огонь. Тоже даже нарисованный. Особенно у себя в желудке. Оно страдало от дыма и вони. К тому же доски для костра Филат выламывал прямо из него же, что не доставляло оборотню никакого удовольствия. Теперь он даже проглотить Филата с Кукобой не мог. Внутри у него пылал проклятый лист жести, и от листа отрывались облака, подписанные: «Горячо! Горячо! Горячо!»
Дом начал сжиматься, ломая контуры и границы. Язык-столик поднялся вверх, затем втянулся в стену, после чего Филата и Кукобу мощным чихом вышвырнуло в окно, а следом за ними в то же самое окно вылетел ларец-шкатулка и, ударившись о дерево, распахнулся.
Филат, ловко, как кошка, перекатившись, подхватил вылетевший из шкатулки камень ещё до того, как он упал на землю. Как и те другие камни, он напоминал сердце. И было это сердце объёмным, не таким, как рисунки на свитке. Маленьким, красно-белым, с окаменевшими прожилками, беззащитным и жалким.
Совершенно материальное окаменевшее сердце лежало на свитке, а рядом с ним прыгал двухмерный Филат, сам не веривший, что сумел его поймать, и крайне довольный собой. Единственное, что осталось в этом сердце от рисунка, – крошечная бирочка на свитке, подписанная с мультяшной простотой и ясностью: «Сердце Фазаноля».
Глава 24
Сердце фазаноля
Гориллоид Детка очень вкусно заваривал чай. Правда, заварку он размешивал в чайничке пальцем, но это всё же лучше, чем раскладывать по тарелкам салат дулом нагана. Бронедевица Рогнеда, Филат, Кукоба, Тоннельсоны, Глызя и Тибальд стояли посреди комнаты, заново привыкая к трёхмерности.
– Снова здрасьте, роднуши вы мои! Это так непривычно, что валяющаяся на полу ручка не является для тебя препятствием и её можно запросто перешагнуть! – восхищался Глызя.
Настасья пока помалкивала. Ева не знала, помнят ли Настасья и Бермята о том, что она сделала с ними в свитке, поэтому на всякий случай решила обо всём помалкивать. Настасья вела себя естественно, однако некоторое время спустя приблизилась к Еве и, улыбаясь окружающим, прошипела ей на ухо:
– Я тебя убью, хитренькие глазки!
Однако Еве показалось, что Настасья скорее довольна происходящим, чем огорчена. Что же касается Бермяты, то он, как прыгающее пушечное ядро, в восторге носился по комнате, хватал всех подряд за плечи и радостно восклицал:
– До чего же хороша жизнь! Один обнимусик? Один тискёныш? А?!
Гориллоид Детка и бронедевица Рогнеда охотно согласились обнять Бермяту – и едва не переломали ему все кости. С большим трудом удалось переключить их друг на друга, и здесь уже Кузькиной Матери пришлось выручать гориллоида.
Филату не нравилось держать сердце Фазаноля, и он положил его на стол, решительно сдвинув в сторону многочисленное оружие Детки. Гориллоид имел явную тягу к револьверам, причём не современным.
– И что? Помогает против боевых магов? – спросил Глызя.
– Как повезёт, – учительским тоном сказала Кузькина Мать. – Если маг первым до кольца дотянется – тогда нет. А если Детка раньше револьвер достанет – тогда помогает. Но реакция у него отменная. Раза три мне уже жизнь спасал. Конкуренция на нашем рынке труда ох какая высокая… – Она удручённо зацокала языком.
Ева придвинула стул к столу и стала смотреть на сердце. Сердце было каменным…