Сокровище тамплиеров

— Допустим, я шучу. Думаю, тебе не помешает улыбнуться и на время отвлечься от неприятных мыслей. А шутка отлично в этом помогает... Мне показалось, ты уже не так серьёзен, как во время нашего разговора об обетах и наказаниях, виновности и возмездии, и можешь немного посмеяться. По-моему, ты упустил из виду то мелкое обстоятельство, что мы с тобой — не христиане. А об этом не стоит забывать, кузен. Ты начал говорить, как грешник, наслушавшийся священников и оттого терзаемый чувством вины. На самом же деле ты привилегированный брат ордена Сиона. Хватит раздумывать о вине, кузен, это бессмысленное понятие.

— Алек, я вовсе не думал о вине. Меня заботит честь и то, что она исчезает, словно капельки росы на плоском камне под лучами солнца.

— Ах, честь! Это золотая монета, хотя часто оказывается, что её лишь позолотили, чтобы придать ей видимость цены. Расскажи мне о чести, Андре. Поведай, много ли чести в том, что здесь творится? Посмотри.

Алек полез в свою сумку, выудил оттуда золотую монету и поднял, чтобы Андре хорошенько её рассмотрел. Потом Синклер подбросил монету так, что она завертелась, поймал и зажал в кулаке.

— Это золотой византин, отчеканенный на монетном дворе султана. Держу на него пари, что из всего воинства, с которым мы сейчас маршируем, ты не сможешь назвать с ходу даже двух десятков безупречно честных и достойных людей. Вообще-то их, наверное, куда больше двух десятков, но ты должен назвать мне имена двадцати достойных мужей, знакомых тебе лично. Начинай. Да, и не забывай при этом смотреть под ноги.

Синклер повернулся и начал спускаться по тропе, а Андре последовал за ним, глубоко задумавшись и осторожно ведя за собой лошадь.

— Монета останется при вас, — буркнул Сен-Клер, когда они благополучно закончили спуск. — Я всё обдумал и полагаю, что мог бы назвать семерых-восьмерых, включая Робера де Сабле. А почему бы и не включить его в список? Итак, я могу назвать восьмерых лично мне известных крестоносцев, причём трое из них — братья-сержанты Храма, люди честные и достойные, но не обладающие большим влиянием и высоким положением. Это позор для меня.

— Позор? Но ведь в том нет твоей вины. Твоя честь принадлежит только тебе, так же как честь каждого из названных тобой людей принадлежит только ему. Это самое изумительное во всём, касающемся чести, кузен. Она живёт в нашей душе и устанавливает для каждого из нас личное мерило, и каждый из нас вынужден жить по своим собственным канонам. О, ты услышишь, как я говорю о чести Храма, или о чести воинов-тамплиеров, или о чести ордена, но всё это бессмыслица, облачённая в слова. Честь не может принадлежать никому, кроме отдельного человека. Она — его личное достояние и личное бремя; только его и никого другого. И всё это сводится к совести и выбору в час Страшного суда. К тому моменту, когда каждый должен будет провести черту на песке и встать позади неё. Твои представления, кузен, могут отличаться от моих, но никто в нашем мире не может лгать Богу. Твоя честь принадлежит тебе, это твоя сущность, твоя душа. А моя честь — только моя!

Андре Сен-Клер глубоко вздохнул.

— Ладно, — промолвил он. — И каково ваше последнее предложение?

— Я предлагаю войти в пещеру и поприветствовать Ибрагима. Он уже должен нас ждать. Больше предложений у меня нет.

— А у меня есть, всего одно.

— И в чём же оно заключается?

— Вернёмся в Акру и выступим с армией на юг, к Иерусалиму. Мне кажется, это самое разумное решение. Тем более что тогда у нас появится время обсудить наши терзания с братом Жюстином, у которого сейчас, когда все послушники приняты в орден в качестве братьев, полно других дел. И конечно, с магистром де Сабле. Я ещё раньше хотел у вас спросить — имеете вы хоть малейшее преставление о том, сколько наших братьев, не считая нас двоих, находится сейчас на Востоке?

— Не знаю. Но мы явно не единственные члены братства Сиона в Святой земле.

— Да. Далеко не единственные. По моему разумению, братьев здесь не меньше четырёх десятков, только едва ли кто-нибудь заботится о том, чтобы собрать их вместе. Мы не проводим сборов в Святой земле, и это кажется мне неправильным. Ведь жизнь братства не должна зависеть от неблагоприятных обстоятельств. Поэтому я намерен предложить великому магистру подумать о создании внутри ордена Храма особого общества, встречи которого будут проводиться втайне от остальных. Как вы считаете? Это было бы нетрудно устроить, и тогда у нас было бы чем заняться до конца войны. Мы могли бы посвятить своё время и помыслы исполнению высшего долга, не отвлекаясь на второстепенный. Как вам эта идея?

Алек Синклер кивнул. Потом кивнул ещё раз — уже с большим воодушевлением.

— Мне она нравится. Мы возвращаемся в Акру, беседуем с великим магистром, маршируем в Иерусалим с армией Ричарда, но по дороге вновь присоединяемся к братству. Превосходная затея. Я знал, кузен, что голова у тебя работает, и сейчас ты снова это доказал. А теперь давай засвидетельствуем своё почтение грозному Ибрагиму и получим его депеши.