Сокровищница ацтеков

Через портал, образуемый двумя колоссальными каменными глыбами, высеченными в виде двух змей, свернувшихся спиралью, причем их головы соприкасались вверху в виде арки (не настоящей арки, потому что каждая из этих двух змей была монолитом и опиралась на подножие из той же цельной глыбы), мы вошли в широкую ограду перед храмом. Меня очень удивило – потому что о таких вещах нет ни малейшего намека в старинных ацтекских грамотах, – что в центре ограды скала была выдолблена таким образом, что образовала обширный амфитеатр; здесь, очевидно, приносились жертвы, потому что стоявший в центре каменный алтарь был обагрен кровью; местами на нем присохли даже обрывки мяса: оттуда на нас пахнуло таким запахом гнили, что мы почувствовали невыносимую тошноту. Вокруг всего амфитеатра были высечены ступени, вероятно, служившие сиденьями для зрителей, и только как раз напротив портика, перед самим входом в храм, был устроен большой каменный балкон, а под ним другой – поменьше. Здесь все было приспособлено к тому, чтобы народ мог удобно наслаждаться кровавым зрелищем, происходившим внизу, под его ногами. Необъятный амфитеатр свободно вмещал в себе не менее сорока тысяч человек. Под балконом зиял темный проход, вроде туннеля; вероятно, он сообщался с храмом. Другой узкий проход, ниже человеческого роста, вел под гору и выходил на нижнюю террасу. Он служил для стока крови с арены, а также воды, в дождливое время года.

Мы зажали носы, проходя возле этого отвратительного места, и были очень рады, когда миновали его и приблизились ко входу в храм. Благородный портал этого монументального здания отличался строгой простотой, придававшей ему необыкновенную величавость, в которой, как и в общем виде фасада, сказывался мрачный и грандиозный стиль египетских построек, о чем я упоминал уже не раз. Отсюда мы вступили в темную внутренность капища, освещенного только немногими узкими скважинами в толстейших стенах; высокий потолок поддерживался рядом колонн, открывавших перед нами бесконечные перспективы, где царил вечный полумрак.

Когда мы вошли в это священное для ацтеков место, стража благоговейно притихла, да и меня самого невольно охватило чувство почтения, какое внушает всякое здание, освященное молитвами многих тысяч людей в течение веков. Но Янг, по-видимому, не испытывал ничего подобного. Внимательно осмотревшись вокруг, он бесцеремонно заметил:

– Ну, эта махина не годилась бы для конгрегациональной церкви. Тут нет ни единой скамьи для молельщиков, да, вероятно, и при солнечном сиянии ни в одном углу не увидишь даже хоть какого-нибудь завалящего молитвенника. Как вы думаете, профессор, что сказали бы здешние жители на предложение осветить эту темную старую яму электричеством? Сверх того, можно было бы избавиться от холода и отвратительной сырости с помощью парового отопления. А то ведь здесь как раз наживешь все формы ревматизма. Чувствуете, как дует по ногам?

Однако рассуждения грузового агента были тотчас прерваны бесцеремонным вмешательством одного из солдат, который не особенно нежно зажал ему рот своей ладонью, давая понять, что здесь не полагается разговаривать.

Такая решительная репрессия была тем более уместна, что мы приближались к задней части храма, где в таинственном сумраке рисовалась фигура громадного идола, восседавшего на троне, вроде алтаря. Она была не меньше десяти футов в высоту, очень грубо высечена из камня и только в общих чертах напоминала человека; безобразное лицо кумира выражало такое зверство, что, вероятно, наводило ужас на простых людей. Самой удивительной особенностью этой статуи был отвратительный череп, поддерживаемый двумя громадными руками, которые выходили из поясничной области и торчали тут совсем некстати, не имея ничего общего с другой парой рук, находившихся на своем месте. Страшный истукан был увенчан двумя змеиными головами, в подражание рисунку на портале, а тела обеих змей обвивали статую. Вместо глаз у нее были вставлены блестящие зеленые камни – настоящие изумруды, хоть я не разобрал этого с первого взгляда, – золотые змейки, чрезвычайно красиво сделанные, окружали их, а на шее идола висело ожерелье из золотых сердец, поверх нагрудника из ярко зеленых перьев. Такие же точно перья торчали над змеиными головами в виде густого султана; вся фигура была усыпана блестящими предметами – изумрудами, золотыми дисками, кусочками перламутра и осколками агата – сверкавшими в темноте светлыми точками. Руки идола были вытянуты вперед: в одной из них он держал лук, в другой – связку стрел. Но даже и без этих несомненных атрибутов я тотчас узнал бы по черепу и змеиным головам, что сидящий передо мной звероподобный отвратительный истукан представляет бога Гуитцилопохтли: первое и во все время кровавого культа главное божество, которому поклонялись мексиканцы. Янг не осмеливался больше громко разговаривать в капище и только шепнул мне на ухо с глубоким вздохом:

– Клянусь честью, профессор, это самая отвратительная образина, какую я только видел.