Сокровищница ацтеков

– Это выход на волю, это выход на волю, говорю я вам! – воскликнул он. – Чувствуете, как дует ветер? Если бы нам удалось отодрать побольше этих дурацких пластинок, мы бы улизнули отсюда, оставив в дураках верховного жреца со всем его проклятым кагалом. Давайте-ка, наляжем хорошенько вот на эту дощечку. Отдирайте ее, отдирайте изо всей силы!

И мы с Янгом принялись соединенными усилиями за работу. Но у нас ровно ничего не выходило. Мы с таким же успехом могли надеяться сдвинуть с места саму гору. Пластинка не подалась ни на малость. Янг, по своему обыкновению, выпустил крепкое словечко и – признаюсь откровенно – я сочувствовал ему в эту минуту. Потом мы стали пробовать золотую обшивку стены в другом направлении, воодушевляемые жаждой вырваться на свободу и спасти свою жизнь. Сердце у меня невыносимо колотилось в груди, а все жилы напряглись, точно готовые лопнуть. Янг старался не меньше моего, обливаясь потом.

Наши руки были исцарапаны вкровь, но все это оказывалось тщетным.

– Нет, мы должны добиться своего! – твердил Янг, когда мы наконец решились передохнуть, окончательно выбившись из сил. – Здесь скрыт какой-нибудь потайной механизм. Если мы найдем его, то дверь поднимется сама собой. Ну, что, вы отдохнули немного, профессор? Примемся-ка теперь вон за ту дощечку: она как будто немного отстала. Просуньте под нее пальцы и тащите вместе со мной.

Мы немного наклонились и, собравшись с силами, налегли вдвоем на дощечку. Послышался скрип металла, дощечка подалась с легкостью, вовсе не соответствовавшей степени наших усилий, и я вдруг почувствовал такую нестерпимую боль в своих пальцах, точно их защемили раскаленными до красна тисками, а Янг громко взвыл от боли; потом мы оба упали навзничь и перед нами открылось широкий проход в стене, после того как большой кусок панели отскочил кверху, причем золотые доски скользнули одна под другую. Тут нашим глазам представилось свободное пространство.

– Чёрт возьми, какая адская боль! – пробормотал Янг, взяв в рот кончики своих прищемленных пальцев. Мне было тоже страшно больно, но мы забыли эту маленькую неприятность, спеша осмотреть желанный выход из тюрьмы, открывшейся перед нами так внезапно и с такой стремительностью. Нам было нетрудно поднять чрезвычайно искусно устроенную потайную дверь. За ней оказалось отверстие в человеческий рост; через него мы попали в узкий коридор, который привел нас в комнату, почти такого же объема, как и молельня, откуда мы только что вышли. Оба эти помещения сообщались между собой двумя узкими расщелинами наверху промежуточной стены; они были ясно видны из второй комнаты, тогда как со стороны молельни их маскировали золотые пластинки. Вторая комната имела также отверстие в потолке, куда проникал чистый воздух и дневной свет. Осмотревшись вокруг, я тотчас убедился, что, благодаря неожиданной случайности, попал наконец как раз в то место, где хранились сокровища царя Чальзанцина, спрятанные здесь тысячу лет назад.

По всем четырем стенам шли полки, грубо вырубленные в скале, а на них стояли рядами глиняные сосуды странной формы, разукрашенные странными девизами. Недавно приобретенные мной сведения помогли мне разобрать их; то были фигуры, изображавшая нечто вроде принятых у нас в геральдике гербов, на полях которых были соединены символы царя с символами различных княжеских домов и племен. Тут же на полках стояла оригинальной формы золотая посуда и квадратные ящики из золота, а рядом с ними приблизительно два десятка маленьких идолов, вылепленных из глины или грубо вырезанных из камня; работа этих последних, была несравненно ниже той, какую мы видели на глиняных и золотых сосудах; с первого взгляда было видно, что эти фигурки представляют продукт более раннего времени. Но к тому же веку, как и золотые вещи, а, пожалуй, и к более позднему периоду, принадлежал замечательный по красоте календарный камень, тонко вырезанный из агата. Он был похож на большой календарный камень, хранимый в Национальном музее в Мексике, но только меньше. Он помещался на резном пьедестале. На другом конце комнаты, отдаленном от входа, возвышалась каменная фигура бога Чак-Мооля. На календарном камне лежал предмет, который я принял сначала за самострел, сделанный из золота, но при более тщательном осмотре убедился – особенно принимая во внимание место, где я его нашел, – что это была астролябия, которая до изобретения квадранта употреблялась европейцами для определения меридиональной высоты солнца и звезд.

В ту минуту, когда я сделал это крайне любопытное и интересное открытие, Янг, осматривавший сокровищницу в другом направлении, вскрикнул от радости и подскочил ко мне, размахивая парой собственных пистолетов.

– Вот они, все тут! – ликовал он. – И наши ружья, и патроны, все цело! Ну теперь мы не дадимся в руки дьяволам – жрецам!