Сокрушенная империя

– Он все еще сонный и не понимает, что происходит. Приступ был тяжелым. Плюс потеря крови. – Я вздрагиваю, и он говорит: – Но органы и артерии не задеты, наложили всего пятнадцать швов. Его должны скоро выписать, если все будет стабильно.

У меня вырывается вздох облегчения.

– Слава Богу.

Он кивает.

– Что касается твоего брата, его выпустят через несколько часов. Я пока не знаю, собирается ли Стоун писать заявление, но, если он это сделает, дело ему не выиграть. – Взгляд мистера Зэленка падает на мою распухшую губу, и он хмурится. – Учитывая то, что он сделал с тобой.

– Хорошо.

Он делает глоток кофе.

– Конечно, в случае необходимости я буду защищать Джейса в суде, потому что…

Джейс берет на себя вину Оукли.

– Спасибо. – В груди плещется дикая боль, и я смотрю в пол. – Передайте Оукли, я сожалею о том, что случилось. – Мой голос предательски надламывается. – И что я люблю его.

И буду любить до самой смерти.

Уэйн стоит неподвижно, словно статуя.

– Я передам ему, что ты желаешь скорейшего выздоровления.

Эта пустая фраза вонзается в мое сердце, как зазубренный осколок. Я делаю вдох, пытаясь успокоиться, а затем поворачиваюсь и ухожу.

– Я знаю, что это больно, но ты поступаешь правильно, – говорит Уэйн.

Тогда почему мне кажется, что нет?

Пока я бреду по коридору, грудную клетку сковывает боль, ноги грозятся подкоситься в любой момент.

Я всегда думала, что худшими моментами в моей жизни были потеря мамы и Лиама. Но я ошибалась. Потому что тогда у меня не было выбора. И теперь, когда он есть, я не могу перестать думать о том, как все могло бы быть, если бы та авария никогда не случилась. Если бы я не оказалась помолвлена с другим мужчиной.

Абсолютная ярость пронзает меня насквозь, становясь такой густой, что почти душит меня.

Может быть, я ужасный человек, раз хочу, чтобы Стоун страдал – потому что у него явно есть проблемы с психикой – но сейчас мне наплевать. Все, чего я жажду – это месть. Заставить его заплатить за то, что он сделал.

Краем глаза замечаю молодого парня в медицинской форме, стоящего рядом с тележкой с лекарствами. На тележке стоит несколько флаконов, он набирает прозрачную жидкость в шприц.

Нацепив на лицо заигрывающую улыбку, я подхожу к нему.

– Здравствуйте.

Ему требуется мгновение, чтобы заметить меня, но, когда это происходит, в его глазах вспыхивает интерес.

– Здравствуйте.

Я хлопаю ресницами.

– Простите за беспокойство. Можно задать вам несколько вопросов?

Он совсем не выглядит так, будто я его побеспокоила.

– Конечно.

* * *

Стоун спит, когда я вхожу в его больничную палату. Неудивительно, учитывая все обезболивающие.

Я смотрю на его загипсованную руку и висящую на растяжке ногу. Он не смог бы никуда сбежать, даже если бы захотел. Но это не значит, что он не сможет закричать.

Просунув руки под платье, я снимаю трусики.

Я подхожу к кровати, он вздрагивает, и в тот момент, когда Стоун открывает глаза, я запихиваю свое белье ему в рот. Кашляя, он пытается избавиться от него, но я снимаю с волос резинку и привязываю его свободную руку к кровати. Изучая свои ногти, я обхожу кровать, словно стервятник, нацелившийся на добычу.

– Знаешь, кто-то может пожалеть тебя и сказать, что ты всего лишь жертва обстоятельств, – замерев, я смотрю ему в глаза, – но пошел ты.

Он мог бы выбрать другой путь.

В конце концов, он мог бы не размахивать кулаками, как это делал его отец.

– Меня начинает тошнить только от того, что я нахожусь с тобой в одном помещении, так что я сделаю все быстро, хорошо?

Я достаю из лифчика две пробирки и иглу. Тот медбрат был так очарован моим флиртом, что даже не заметил, как я их стащила.

– Небольшая викторина, красавчик. Сколько именно инсулина нужно, чтобы убить кого-то? – Я ухмыляюсь. – Ах да, точно. Ты не можешь ответить. – Пожимаю плечами и снимаю колпачок с одной из игл. – Видимо, придется проверять самой.

Его глаза расширяются, и он начинает извиваться и стонать.

– Лучше не двигайся, – предупреждаю я. – Или мамочке придется начать планировать твои похороны.

Стоун замирает, грудь вздымается от каждого рваного вдоха. Я провожу концом иглы по его ноге.

– Я могла бы начать рассказывать, что было время, когда я думала, будто люблю тебя. – Прищурившись, я продолжаю: – Но ты даже воздуха, которым я дышу, не стоишь, Стоун. И никогда не стоил.

Я касаюсь кончика его носа.

– Итак, вот в чем дело, солнышко. Тебе и остальным членам твоей мерзкой семейки запрещено приближаться ко мне или людям, которых я люблю. – Садистски ухмыляясь, я зажимаю его нос, чтобы он не мог дышать. – И да, в этот список входит Оукли.

Когда он ничего не отвечает, я сжимаю его нос сильнее.

– Покажи, что ты меня понял, урод.

Наконец, Стоун кивает.

– Хороший мальчик. – Провожу иглой по его бедру. – Если будешь слушаться, я не выкину тебя с медицинского и не закончу твою жалкую жизнь.

Я почти могу чувствовать его облегчение. А затем, оскалившись, вонзаю иглу в его кожу.

– Хотя, если подумать, такой злобной дряни, как я, этого мало. – Наклонившись, я шепчу: – Увидимся в аду.