Сокрытые в веках

– Полностью с ним согласен, – откликнулся француз. – Еще раз извините, Шейх, но мы бессильны вам чем-нибудь помочь. Могу лишь добавить в утешение – вы с Меттой никогда не поняли бы друг друга. Устремления ваши слишком разные. Вы думаете только о своем народе, защищая его интересы с помощью оружия, а она – обо всех, живущих на земле. Поверьте, именно в этом и есть неразрешимое противоречие.

– Мне непонятны ваши речи, – недовольно сказал Шейх. – Я вижу, что сначала мне надо получить ее согласие, а уж после мы вернемся к нашему разговору.

Когда они вышли наружу, Доменг в сердцах ударил кулаком по стволу дерева:

– Сколько пытаюсь, не могу понять, что может привлекать Метту в этом воинственном человеке!

– Кто же может постичь логику женского сердца? – философски заметил Рене.

– Однако я совершенно уверен, что она намеренно не заглядывает в его душу поглубже, боясь разочарования.

Шейху становилось все лучше и лучше. Скоро Метте со своим отрядом можно было трогаться в путь.

– Ты уже совсем здоров, – сказала она как-то, во время очередной прогулки с Шейхом. – Я сделала то, что обещала, теперь твоя очередь сдержать слово.

Его глаза сказали то, чего она так боялась и что так хотела услышать.

– Метта… – начал он, но она приложила пальцы к его губам.

– Прошу тебя, не говори ничего, не терзай мне сердце.

Шейх покорился – он почему-то отчетливо осознал, что настаивать бесполезно.

Метта стояла, прижав руки к груди, и смотрела в небо. Он проследил за ее взглядом.

Там высоко, в сияющей бездне, парили две птицы.

– Вы можете отправляться через три дня, – сказал Шейх.

Настал день отплытия. Путешественников снабдили провизией, одеждой, Рене подарили видеокамеру, и под конец Шейх сделал им поистине царский подарок: там, где они оставили свою лодку, теперь красовалась великолепная яхта. Она покачивалась на волнах прибоя, как нетерпеливая белая птица, готовая взмахнуть парусами-крыльями.

– А вот и подарок дедушке Итою, – сказала Метта, – и всей твоей семье, Доменг.

Итой не верил своему счастью. Он встал на колени перед судном, плакал и молился.

Метта и Шейх стояли неподалеку. Прощание их затягивалось, и Доменг подошел, решив поторопить девушку:

– Пошли, Метта. Пора, утро в разгаре.

Метта, глядя на Шейха и затягивая его в янтарную глубину своих глаз, произнесла извечные слова на родном языке:

– Тину наимме меттайя, – и речь ее прозвучала, как песня.

Доменг погрустнел и ушел на яхту.

– Что я еще могу сделать для тебя, Метта? – спросил Шейх.

– Все, что мне нужно от людей – это их добрые поступки. Поверь, я знаю как никто другой – Земля задыхается в тисках зла.

– Тут ты можешь быть спокойна, – твердо сказал Шейх, и лицо его зажглось, – мы уничтожаем зло всеми силами. Это наша жизнь, наше святое дело – бороться с врагом.

Метта отшатнулась так, как будто он ее ударил. Черты ее исказились страданием, взгляд был полон страха:

– Ты говоришь об убийствах! Значит, ты хочешь отплатить черной неблагодарностью за то, что я для тебя сделала!

Шейх растерялся:

– Прости, не знаю, чем мог тебя обидеть. Прошу, объясни, что вызвало твой гнев.

– Постарайся понять, – сказала она с горечью, – пока вы воюете и убиваете друг друга, Великая Мать сотрясается от боли. Даже если ты считаешь, что враги твои – зло, запомни – нельзя уничтожить зло посредством зла, а убийство – это всегда зло, как бы вы его не обставляли. Ты думаешь, что борешься со злом, а на самом деле оно становится сильнее во сто крат. Знай: зло можно обезвредить только добром.

В смятении смотрел Белый Шейх на эту странную девушку. Речи ее были смутны, и вся она оставалась для него загадкой. Одно он сознавал со всей ясностью – еще немного, и из его жизни уйдет что-то очень большое, важное и до конца не понятое; и уже много позже, обретя вновь, после стольких страданий, свою родину, в кругу семьи, в минуты радости, он становился вдруг молчалив и недвижим: он видел далекий остров, белую яхту, уплывающую в невозвратность, уносящую так и неразгаданную тайну, и это видение каждый раз заставляло больно сжиматься его сердце.

Когда Метта поднялась на судно, Доменг, решивший страдать втихомолку, все-таки не выдержал:

– Я знаю, что ты ему сказала. Только вряд ли он понял.

– Ты прав, – печально ответила Метта, – он ничего не понял.

В глазах ее плескалась грусть – повисла, задрожала на ресницах слеза дракона и, сверкнув, как драгоценный камень, упала в море.

Глава 13

Яхта с надписью «Метта» на борту, взяв курс на Борнео, летела по лазоревым водам, среди пенных вершин и веселых дельфинов. Невольное пристанище ее экипажа, маленький зеленый остров, неотвратимо отдалялся, и скоро одинокая фигура Шейха, застывшего на берегу в гордом раздумье, превратилась в крошечную светлую точку.

Метта смотрела на перстень с рубином, подаренный ей Шейхом перед самым отъездом.

– Никогда не снимай его. Я буду счастливее, зная, что ты носишь его в память обо мне, – сказал он, надевая ей кольцо на палец.

Ах, Шейх, – недосягаемый мираж в пустыне, серебряный звон уходящего вдаль каравана, белая дымка, тающая в знойных песках, над барханами.