Не зря я зачитывалась книгами несколько первых недель — изучила все о правящем роде и традициях управления государством. Шур залился пунцовой краской и почти накинулся на меня, но вдохнул-выдохнул.
— Самоуверенная тварь! Убирайся.
— Я же простая человечка, неужели ты страшишься меня?
Кадык дрогнул.
— Ничуть.
— Тогда созывай хранителей, — спокойно потребовала я, — и они, уверена, при всем предвзятом отношении ко мне, изберут правительницей супругу лорда Трауша, а не его младшего брата. Ибо таковы законы богов. Ты собираешься разгневать всевышних?
Туманы Второго после лорда давили на меня, старались удушить или замутить сознание, но я с легкостью отгоняла их, тонких и едва различимых. Шур сам подвел себя к ситуации, в которой он должен дать четкий ответ. Если он продолжит пререкаться — подтвердит свою боязнь и слабость. Зачем ему тревожиться о «почти супруге», да еще человечке? Если он казнит меня — совершит преступление пред богами. Сколько бы он ни кичился, он стоял на ступеньку ниже меня. Шур это понимал, потому, поколебавшись, ответил:
— Уговорила. Твой дражайший супруг завтра же будет доставлен в загородное поместье, где и подохнет рядышком с невестой-рабыней. А на завтрашний полдень я созываю хранителей. Готовься принять позор, тварь. Я с удовольствием понаблюдаю за твоим унижением, а после посажу тебя на цепь и отдам своим стражникам.
— Как тебе будет угодно, — я махнула юбками, разворачиваясь.
Ненависти было так много, что она съедала меня изнутри. Ломала кости. Рвала внутренности. Я отомщу. Всем и каждому. За боль Трауша. За свое унижение. Пусть же Пограничье познает, на что способна человеческая женщина, если в ней кипит кровь четырех рас.
И начну я со слуг.
Было достаточно зайти в дом труда и написать заявку на подбор персонала: тем же вечером в поместье начали съезжаться претенденты. Холл ломился от желающих, потому как работа при лорде, пусть даже угасающем, сулила достойную оплату. Тогда-то и очухалась прежняя прислуга, весь день шляющаяся незнамо где. В полном составе (не считая мажордома и кухарки, которых я попросила не тревожиться — их места будут сохранены) они явились в гостиную.
— Что здесь происходит? — подбоченившись, спросила служанка, одетая в мое платье. Сидело то, к слову, отвратительно.
Я оторвалась от общения с молоденькой полукровкой, претендующей на должность младшей экономки, и улыбнулась.
— Всего-навсего ищу тех, кто готов работать под началом без пяти минут супруги лорда.
— А мы? — не поняла лупоглазая девица, хлопая белесыми ресницами.
— Вы желания не изъявили. Ах да, дурья башка! — Я стукнула себя по лбу. — С сегодняшнего дня вы полностью освобождены от всех обязанностей. Можете быть свободны.
Слуги выпучились. Претенденты на их должности жадно и с презрением рассматривали бывшую обслугу, в глазах читалось непонимание, как можно было отказаться от столь хлебосольного места. Вот и я не понимала.
— Ты не посмеешь!
— Что за произвол!
— Бред!
Голоса слились в один. Я отвечать не спешила, рассматривала ногти.
— А деньги? — возмутилась самая напористая.
— Точно. Жалованья вы не получите за то, что жили себе припеваючи и опустошали продовольственные запасы. Прощайте.
Желающие заменить нынешнюю прислугу переглянулись. Да-да, у госпожи-человечки есть характер.
— Я не уйду, — сказала одетая в мое платье. — Нам платит Шур эр Вир-дэ.
— Так сообщи ему о творящемся беспределе. Дарго, покажи нашей упрямице выход.
Наемник, до сих пор с ногами лежащий на одном из диванчиков, легко вскочил и угрожающе надвинулся на служанку. Та выпятила грудь, готовая обороняться, но уже через секунду была перекинута через плечо и вынесена из залы. Девица вопила и брыкалась, да впустую. Вскоре раздался вскрик — видимо, не особо церемонящийся наемник попросту спустил служанку с крыльца.
В глазах прислуги — и старой, и новой — появилось то, чего я так долго ждала: зачатки уважения.
— Итак, — я кивком поблагодарила вернувшегося Дарго, — последний шанс, милые мои. Те, кто желает работать на лорда, оставайтесь. Те, кто хочет уйти — идите.
— Я останусь, — проблеяла светловолосая девушка, кажется, Санэ.
— И я, — поддакнула ей вторая.
— Вы прогнулись перед шавкой, — сказала та, которой недавно не нравился человеческий запах.
Убралась она сама.
Остальные — конюхи, садовники, рабочие и другая прислуга — тоже разделились надвое. Я никого не удерживала и быстро подобрала замену всякому, покинувшему поместье (кстати, до Ре-ре добираться им пришлось пешком). К полуночи дом преобразился: смахнули пыль, постирали гардины, очистили ковры, сменили увядшие цветы в вазах. Кухарка поочередно благодарила то богов, то меня, старик-мажордом же разрыдался, как мальчонка, и расцеловал мои ладони.
— В гневе ты прекрасна, — захохотал Дарго, когда наконец-то стихли голоса и рассеялось пламя свечей.
В столовой на наскоро накрытом столе были расставлены блюда, полные пищи. Салаты, закуски, горячее. В бокалах искрило белое вино. Но кусок в горло не лез. Не должна ли я сей же час ехать за Траушем? Правильно ли доверяться слову Второго после лорда? Что, если он солгал?